Потерянные души

Это был неуклюжий огромный автомобиль ядовито-розового цвета и весь проржавелый. Пятна ржавчины были похожи на открытые раны с запекшейся кровью. К заднему бамперу была привязана какая-то веревка, черная на конце. Из салона - который, наверное, когда-то был белым - воняло чем-то протухшим.

Усевшись в машину, Никто заметил зеленого пластмассового Иисуса на передней панели и подумал, что ему лучше подождать другую машину. Но водитель уже перегнулся через него и захлопнул дверцу со стороны пассажирского сиденья. До Никто вдруг дошло, что это за тухлый запах. Кислое молоко. Ему сразу вспомнилась помойка за школой, когда там несколько дней не убирали.

- Куда едешь? - спросил водитель и после секундной заминки добавил: Сынок?

Зеленый Иисус тускло светился в сумерках. Никто оторвал взгляд от пластмассовой фигурки и посмотрел на водителя, но он все же успел заметить, что глаза у Иисуса раскрашены красным.

- В Потерянную Милю, - ответил он первое, что пришло в голову. Северная Каролина.

Водитель кивнул и снова сосредоточился на дороге.

- Слышал. Рассадник греха и порока. Ночные клубы и бары, продажные женщины. - Он с омерзением поморщился.

Никто присмотрелся к водителю повнимательнее. Это был очень бледный мужчина с гладким, без единой морщинки лицом. Наверное, он был даже красив - какой-то болезненной экзальтированной красотой, от которой веяло сумасшествием. Его волосы были цвета спрессованного льда. Его тонкие руки на рулевом колесе были похожи на двух белесых пауков. Бледные запястья тонули в манжетах - белых, как молоко.

Белые руки чуть дрогнули на руле.

- Ты уже был спасен?

- Твою мать, - буркнул Никто себе под нос.

- Что?

Никто посмотрел в окно - на пейзаж, бледнеющий в серых сумерках. В нем вдруг взыграл дух противоречия, и он ответил чисто из вредности:

- Да. Однажды мня спасли. На вечеринке. Я был почти трезвым, и один мой приятель налил мне ещё стаканчик.

Бледный водитель оторвал от руля одну руку, и Никто невольно отшатнулся - он подумал, что его сейчас ударят. Но водитель лишь запустил руку в кармашек за передним пассажирским сиденьем и достал какую-то красную брошюрку. "Спасенные кровью Агнца" - было написано на обложке.

Водитель бросил брошюрку Никто на колени и ткнул длинным белым пальцем ему в бедро - как раз там, где на джинсах была дырка.

- Прочитай, - сказал он.

- Да, я обязательно прочитаю. - Никто собрался было убрать брошюрку в рюкзак.

- Сейчас прочитай. - Голос был словно лед. Никто представилось замороженное молоко, разбитый вдребезги хрусталь. - Вслух. Произноси слова четко и с расстановкой.

- А не пошел бы ты, дяденька, на фиг. - Никто взялся за ручку дверцы. - Остановите машину, я выйду.

- Я сразу понял, что ты грешник. Как только ты сел в машину. Господь наделил меня даром распознавать закоренелых грешников, и мой святой долг наставлять их на путь истинный, спасать заблудшие души. Таков мой крест. Да, мой крест. - Теперь голос водителя звучал чуть ли не испуганно. - И ты будешь читать. Мой святой долг - заставить тебя читать.

Стрелка спидометра дрогнула и поползла вверх. Шестьдесят. Восемьдесят. "Линкольн" занесло, из-под колес брызнул гравий, но водитель быстро выправил машину.

Никто открыл брошюрку. Тонкий серпик заходящего солнца как раз скрылся за темными соснами. Крошечные фиолетовые буквы расплывались перед глазами.

- Темно, - сказал он. - Ничего не видно.

Водитель нажал какую-то кнопку. В салоне зажегся тусклый свет. Водитель покосился на Никто, и тот только сейчас заметил, что глаза у водителя красные. Не белки, а именно глаза. Нет, даже не красные. Розовые. Ярко-розовые, как самоцветы. Никто стало так любопытно, что он даже забыл испугаться.

- Какие у вас глаза...

Лицо водителя просияло, его безумная жутковатая красота как будто вспыхнула новым светом.

- Мой недостаток. Таких, как я, называют альбиносами. Но я не считаю себя уродом. Меня коснулась десница Божия, вот как я это вижу. Я отмечен Господом нашим.

- Они очень даже симпатичные, - сказал Никто. - Я бы тоже хотел, чтобы у меня были розовые глаза.

Сияние тут же угасло. Стрелка спидометра подрагивала в районе девяноста пяти.

- Божественная отметина не может быть симпатичной. Давай. Читай.

Никто снова взял в руки брошюрку. Пока он ерзал на сиденье, стараясь сесть поудобнее, он случайно задел что-то ногой. Он глянул вниз и увидел, откуда исходит запах кислого молока: под сиденьем валялось несколько дюжин пакетов из-под молока. Некоторые - совсем свежие, некоторые уже успели поблекнуть за давностью. Пропавшие дети лучезарно улыбались ему, не желая признать, что они давно уже превратились в разбросанные по обочинам кости.

Никто сделал глубокий вдох и открыл брошюрку. Дешевенькая бумага казалась скользкой на ощупь.

- "Что есть вечная жизнь?" - начал он.

- Продолжай, - кивнул водитель. Его дыхание стало неровным и частым.