Потерянные души

- Джейсон, нам надо поговорить. - Мать прошла через комнату и присела на корточки у кровати. На ней был пестрый двухцветный свитер из мягкой шерсти, розовый с голубым. Как завороженный Никто наблюдал, как мать - а она была в светлых кремовых брюках - опустила одно колено на ковер, прямо на пятно пепла. Он приподнял голову и проверил одеяло; все нормально, он укрыт вполне прилично. Ему показалось, что его тазовые кости слегка выпирают под одеялом.

- Сегодня мой круг медитировал с розовыми кристаллами, - сказала мать. - Я думала о тебе. Я хочу, чтобы ты полностью состоялся как личность, и не хочу тебе в этом мешать или как-то тебя подавлять. И ещё я хочу, чтобы ты раскрыл весь свой потенциал. - Она умолкла, взглянула на отца, маячившего в дверях, а потом выдала главное откровение: - Можешь проколоть ухо, если ты все ещё этого хочешь. Мы сходим с тобой в салон, либо отец, либо я.

Никто повернул голову, чтобы мать не, заметила две маленькие дырочки у него в левом ухе, которые он проколол себе сам как-то в школе чертежной кнопкой и продезинфицировал водкой. В ювелирном салоне на бульваре прокалывали уши всем желающим, но "детям до восемнадцати" - только с разрешения родителей, и уж тем более - мальчикам во всем черном, которые выглядят младше своих пятнадцати и подделывают подписи на записках якобы от родителей. И неудивительно, что отец так распсиховался. Это было уже предельное унижение: сын хочет носить сережки!

- Подожди-ка. А это ещё что за хрень? - Отец в два шага пересек комнату и выудил из-под стола бутылку "Johnnie Walker". Последние нити оборванной паутины мягко прошелестели по лицу Никто и растворились в воздухе. По комнате разлился призрачный запах ладана. - Молодой человек, я бы хотел, чтобы вы объяснились...

- Подожди, Роджер. - Мать излучала доброжелательность и духовную цельность. - Джейсон совсем неплохой ребенок. Если он пьет, это наш недосмотр. Мы должны посвящать больше времени...

- Ага, уже разбежался. - Никто подумал, что в последнее время отец ему более симпатичен, чем мать. Не то чтобы он так уж сильно любил их обоих, но отец все-таки раздражал его меньше. - И Джейсон уже не ребенок. Ему пятнадцать, и он связался с какими-то панками, которые научили его выпивать и бог знает чему еще. Он красит волосы черной краской, которая пачкает наволочки, а заодно и мои рубашки при стирке. И ещё он курит. "Lucky Strikes". - Отец аж скривился от отвращения. Никто взглянул на пачку "Vantages", которая торчала из папиного нагрудного кармана. - Он не носит одежду, которую мы ему покупаем, а если и носит, то предварительно изорвав её в клочья. А теперь он ещё и ворует у нас спиртное. Надо что-то МЕНЯТЬ, иначе...

- Роджер. Мы это обсудим наедине. Ты не волнуйся, Джейсон, никаких неприятностей у тебя не будет. - Мать вышла из комнаты, утащив за coбой отца. Выходя, отец демонстративно хлопнул дверью. С полки у двери упало несколько книг:

Плат, Брэдбери и Уильям Бэрроуз рассыпались по полу в вакханалии бумаги и пыли.

Из коридора донесся отцовский голос:

- Что ты имела в виду: никаких неприятностей у него не будет?! Очень даже будет, я тебе обещаю...

Никто на мгновение закрыл глаза, наблюдая за вихрем искрящихся красных точек под закрытыми веками. Потом он поднялся - кстати, он был абсолютно голым, - потянулся всем телом, тряхнул волосами и помахал руками, чтобы отбрыкнуться от материного прикосновения. Отец забрал с собой хорошее виски, но у Никто было свое - припрятанное в шкафу. Бутылка непонятной забористой гадости под названием "Белая лошадь". Никто заставил своего приятеля Джека купить это виски исключительно из-за названия: Дилан Томас выпил свои последние восемнадцать стаканов виски в нью-йоркском баре, который назывался "Белая лошадь".

Никто лежал в темноте и потихонечку отпивал из бутылки, глядя на звезды на потолке. Через какое-то время созвездия перед глазами поплыли и закружились. Надо отсюда бежать, - подумал он перед самым рассветом, и призраки всех американских детей из семей среднего класса, в свое время сбежавших из дома, спасаясь от самодовольного благополучия, застоя, и скуки, и тихой смерти "в кругу семьи", встали у него перед глазами, шепча слова одобрения.

* * *

На следующий день на уроке английской литературы они обсуждали "Повелителя мух". Миссис Маргарет Пиблз в очередной раз умудрилась выдавить из хорошей истории всю её полудетскую прелесть, всю её первозданную магию. Никто знал, что половина класса даже не открывала книгу. Впрочем, винить их нельзя: если судить по тому, что рассказывает миссис Пиблз, это лучше вообще не читать. Но ему повезло в том смысле, что он прочел "Повелителя мух" ещё три года назад, когда валялся с температурой; и когда он закончил книгу, у него дрожали руки. Эти дикие, совершенно безбашенные мальчишки с просоленной кожей никак не шли у него из головы. Он даже плакал по ним таким юным, которые постарели так быстро.