Потерянные имена, чужие тени

Приглушенные, но все равно звонкие голоса двух младших дочерей разбудили княгиню.

Они весьма неприлично толкались у окна, а старшая, хоть и вытягивала шею, чтобы увидеть то, что было за стеклом, все же не вставала с места и даже пыталась приструнить сестер:

– Вот уж матушка проснется, обеим вам не поздоровится… Раскричались, как галки.

– Народу много, – недовольно сказал Раду, оглядывая просторную и, кажется, даже подстриженную лужайку перед домом. – Все к окнам прилипли.

Говорил он тихо, так чтобы только Корнелий слышал.

– Нам бы сначала место посмотреть, – вдруг сказал Раду. – Пока совсем все следы не затоптали.

– А ты в следах разбираешься? – заинтересовался Корнелий.

– Прошу прощения? – переспросил князь Воскову-Гроза, оборачиваясь к ним. – Вы что-то говорили, господин Тенда?

– О… да. Нам бы сначала сходить на то место, где вы нашли ее. Конечно, лучше всего было бы ее и вовсе не трогать, пока мы не приедем, но… что поделать. Ваши предрассудки в отношении мертвых тел мне знакомы.

Князь нахмурился.

– Вы, господин Тенда, можете придерживаться сколь угодно новомодных взглядов, но я попрошу при моих домочадцах не высказывать их. Моя супруга и дочери очень трепетно относятся к подобному. А тело убитой я приказал отнести в часовню, там достаточно холодно и сухо.

– Учту, – отозвался Корнелий. – А теперь, с вашего позволения, давайте осмотрим место происшествия.

Проглянуло солнце. Зажгло золотом осеннюю листву леса, расчертило длинные косые тени на пологом берегу реки.

– Вот туточки, господин, на полянке, – сказал слуга, провожавший их. – На мертвой синее платье было, а то б не заметили. Вон там, выше, тропинка, по которой ходит парень из деревни. Утром молоко и яйца приносит.

Старый слуга потер голову и замолчал. Не хотелось ему снова тут быть, но князь распорядился отвести и все показать. Разве поспоришь?

– Это когда было? – спросил Корнелий, оглядывая небольшую поляну, обрамленную терновыми кустами.

На голых ветках виднелись сизые ягоды. Жухлая трава прильнула к земле.

Интереснее было смотреть на Раду: принюхиваясь, он обходил поляну, порой отбрасывая сапогом ворох листьев. Оглядывал деревья, росшие вокруг, косился на реку.

Корнелий, к своему сожалению, смог сделать только два наблюдения: если ей и выпустили всю кровь, то не здесь. И следов того, что ее тащили сюда, тоже не было.

Остальное – только когда осмотрит ее труп. К некоторой досаде, Корнелий ощущал азарт – скорее бы. Разгадает ли ее тайну? Это не его специальность, но тем более любопытно. Неуместное любопытство… Корнелий и не думал, что оно появится.

Досада от того, что помешали его планам, отошла в сторону. В самом деле, если ничего не поделать, почему бы не доказать в очередной раз Раду, что его (ее!) вымыслы о существовании нежити и магии беспочвенны.

Раду тем временем остановился почти посредине поляны, ближе к терновым кустам. Снял перчатку и провел рукой по колючим ветвям.

– Тут она лежала? – спросил он.

Слуга, следивший за ним с подозрением, тайком сделал охранный жест рукой и кивнул.

– А там, господин, вот именно где вы стоите.

– Как лежала? Вверх лицом?

– Ну как лежала? Да не упомню. Разве что да, лицом вверх, ну как будто просто прилегла. Ничего эдакого, господин. А вы откуда узнали, что там?

– Мертвым пахнет, – кратко ответил Раду и присел, рассматривая место.

– Так когда нашли? – напомнил свой вопрос Корнелий.

Не отрывая застывшего взгляда от Раду, слуга ответил:

– Ну так… утром. После рассвета точно – парень-то, молочник, шел после дойки утренней сразу. Ее сиятельство любят очень свежее молоко. Рано встают, и вот если нет молока вовремя, то потом весь день насмарку. Никому покоя не дадут… то есть, что я хотел сказать, обязательно сразу молоко, поэтому молочник-то шел как обычно…

– А обычно – во сколько, милейший? – уже сердито спросил Корнелий, утомленный обилием подробностей.

– Так… вот заходит в дом он аккурат, как часы семь бить начинают. И в этот раз раньше зашел… бежал потому что. Трусливый больно, испугался мертвой. В лесу-то поди просто так люди не помирают, тем паче что господские служанки.

– Гулящая была? – спросил Раду. – До того как нашли здесь, не хватились?

– А почему же, хватились. И что это вы говорите – гулящая? У нас таких не держат, все порядочные девицы. Ежели какая будет себя вести дурно, сразу выставят. А тут более нигде такое хорошее место не найдешь. Их сиятельства строгие, но только по делу, и уж мы все их желания знаем, нетрудно угодить. И платят исправно, и…

– Когда хватились? – прервал его Раду.

Он выпрямился, снова оглядывая поляну и натягивая перчатки.

– Так утром. Она с другой горничной, Вьорикой Стан, спит в одной комнате. И утром Вьорика пришла на кухню и сказала, что проснулась, а Бинкуцы нет. Кровать неубрана, но как вставала Бинкуца и уходила, Вьорика не слышала…

Слуга вздохнул, потом тише сказал:

– Стало быть, упырь-то… выманил ее прямо из дома? А у нас ведь летом этим господин священник службу служил, дом от злых духов и пакости всякой закрывал.