Потерянные ключи

…И пойти умирать на помойку? Но ведь сразу я не умру. Придется помучаться несколько дней. Можно закопаться в груду хлама в том «немецком коттедже» на Седова и подождать, пока замерзну. А может … может, сделать это здесь, в тепле и уюте? Вроде бы у меня есть все необходимое – ванна, теплая вода, бритва. Кажется, это так делается. И когда родственники\Тася\полиция откроют\выломают дверь, их будет ждать сюрприз и загадка – кто она и что здесь делает? Кто ее убил? (Ведь не придет же кому-то в голову, что совершенно посторонняя тетка случайно нашла ключи от квартиры, забралась внутрь и покончила с собой!) Коля расскажет им свою (точнее, мою) версию моего появления здесь. Если Тасю не найдут, все это будет очень подозрительно и Колю привлекут в связи с гибелью двух женщин. Если Тася не исчезла и моя версия будет опровергнута, то его привлекут в связи с гибелью одной женщины. Что же мне делать? Может, написать записку, рассказать, как все было на самом деле? А может, мне написать записку и отдать ее Коле, пока я жива? Или написать здесь, «Вконтакте». Может, он поверит мне и сжалится надо мной? Может, я останусь жива, он «даст мне приют», а потом полюбит и женится на мне? Как это было бы прекрасно. Но, увы, реальность другая: Коля посочувствует мне только в том случае, если прочтет мою посмертную записку. Пока я буду лишь угрожать самоубийством, меня никто не пожалеет. И совершенно справедливо: не факт, что я на это решусь. И только моя смерть искупит прегрешения. Вот тогда мне все поверят. И пожалеют. Можно, конечно, умереть в заброшенном доме, а записку спрятать в одежду. Но не факт, что там на нее обратят внимание. Тело полусгнившего бомжа, скорее всего, сразу отвезут в какую-нибудь общую могилу (как Моцарта? – почетно!) и не будут рыться в его одежде, допытываясь причин смерти. Потому что в случае с бомжом причины смерти понятны. А вот если я умру в уютной квартире, да еще в романтических декорациях типа окровавленной ванной, то сотрудникам полиции будет приятно расследовать мою смерть. Не говоря уж о том, что и мне самой умирать будет гораздо комфортнее…

«Я понимаю, что после всего этого вы мало доверяете мне. Я бы на вашем месте тоже не доверял. Если хотите, я просто поднимусь к вам на этаж и положу нетбук. Вы даже не будете открывать дверь. Откроете, когда я выйду на улицу»

«Хорошо, как хотите».

«Теоретически в нетбуке, конечно, может быть заложена бомба и вы можете заподозрить меня в желании вас подорвать))))»

«Думаю, если бы вы хотели меня подорвать, вы бы нашли способ проникнуть в подъезд и подложить под дверь бомбу с дистанционным управлением)))»

«И верно, нашел бы) Тогда я зайду примерно через пять минут. Откройте, когда я позвоню в домофон»

Ну что ж, вот так. Кто знал, что мне суждено получить нетбук назад? И как раз сейчас он мне совершенно не нужен. Продать его и продлить агонию на целых два дня? Во-первых, я не знаю, кому его продать и как. Во-вторых, мне не нужны эти лишние два дня, которые все равно закончатся смертью под грудой хлама в заброшенном доме. Нет, то, что я придумала – вероятно, наилучший выход.

Мне показалось, я сидела неподвижно довольно долго. Но, когда раздался домофонный звонок и я взглянула на часы в углу экрана, оказалось, что прошло всего чуть более пяти минут. Как он пунктуален. Вероятно, действительно был где-то поблизости. Может, в машине? А я думала, у него нет машины. Когда я встала и попробовала идти к двери, оказалось, что это непривычно тяжело. Словно бы мои ноги не двигались лет двадцать, и сейчас мне нужно было заставить их выполнять забытые движения. Тяжело, как несмазанный железный робот, я дотащила свое тело до двери. Сняла трубку. Нет, не о чем разговаривать. Я сразу нажала на кнопку. Повесила трубку. Сейчас он поднимется. Посмотреть на него в глазок? Это будет в последний раз. Шаги уже приближались, когда в мозгу выстрелило: а чего я боюсь? Сейчас, когда мое решение уже принято? Даже если я ошиблась и Николай опасен, что он может мне сделать? Если я сейчас возьму и открою дверь – сможет ли он навредить мне больше, чем я сама это сделаю? Пожалуй, нет. Зато, если он не собирается мне вредить, то сейчас я увижу единственного человека, который был ко мне добр. «Дам вам приют у себя», вот так он сказал! Пусть он был добр по ошибке. Пусть потом он проклянет свою доверчивость. Сейчас-то он об этом не знает. И вот сейчас я украду у него еще немного – еще один ласковый взгляд, еще одно теплое слово. Шаги ступили на площадку, и в это мгновение я распахнула дверь.

Он не был хорош собой. Он не был изящен и худ, и у него не оказалось вытянутых заостренных глаз и маленького женского рта на бледном лице. Он был малого роста, коренаст, с небольшим брюшком и короткой шеей. У него были русые волосы, круглые щеки и небольшие глаза неопределенного оттенка. Он не был Николаем. Но он смотрел на меня тем самым взглядом, который я так мечтала увидеть на лице Николая, но никогда уже не увижу. И слава богу.

– Тася, что с тобой? – испуганно спросил ты.

Вот, кажется, я все и написала. Как ты просил.

–