Потерянные ключи

Тут я осекся. Я понял, что она действительно меня не узнает! Эта мысль пугала, но она хоть как-то укладывалась в сознании, в отличие от другой, которую я не смел даже сформулировать – что это… не совсем Тася. Бесполезно смотреть на лицо. В эту минуту я впервые узнал – хоть и отчитался себе в этом чуть позже – что так называемые черты лица не определяют человека. Одна и та же совокупность черт – форма глаз, их цвет, расстояние между ними и носом, рисунок губ, ширина лица – может, подобно маске, «надеться» на кого угодно, и при этом впечатление будет разным. А вот в чем локализуется это неуловимое отличие, где на лице «записан» сам человек – неизвестно. Вероятно, нигде. Ни в чем зримом. Но эта незримая сущность дает о себе знать сильнее, чем лицо. И глядя на женщину с тасиным лицом, я точно знал, хоть и боялся себе в этом признаться – что это не Тася.

Все это длилось секунду. Женщина с тасиным лицом сделала неуловимое движение, желая, видимо, скрыться за дверью, но справилась с собой.

– Пожалуйста, конечно… – и медленными шажками отступила вглубь квартиры.

Я вошел. Она стояла, вытянув руки по швам, и не сводила с меня глаз.

– Ты прости, наверное, я не вовремя, – я все еще пытался уложить свои впечатления в привычное русло. – Ты помнишь, когда я уезжал, я оставил записку, что приду за вещами?

Искра понимания в глазах. Да, записка, она помнит про записку! Все это было секундным наваждением! Это Тася, просто с ней … что-то случилось!

– Д-да, конечно, я видела записку. Забирайте … забирай твои вещи…

Она продолжала стоять на одном месте, словно бы она была здесь чужая, забежала случайно и стесняется без приглашения пройти в комнаты. Она явно ждала, что буду делать я, и соображала, что делать ей. А я в панике перебирал в голове все возможные трактовки происходящего. Тася сошла с ума? Но это же бред, она всегда была идеально психически здорова. Скорей, это я сошел. Может, она стала наркоманкой? А вдруг этот Николай за время моего отсутствия подсадил ее на какие-то психотропные вещества?

Я закрыл дверь. Тася вздрогнула, словно бы я запер ее в ловушке. Спокойно, нужно во всем разобраться. Нужно задать ей какие-то вопросы, и все станет понятно, да!

– Тася, у меня такое странное чувство, будто ты меня не узнаешь, – я попытался шутливо улыбнуться.

– Нет-нет, что ты, я тебя узнаю! – она выпалила это так поспешно, что я вновь убедился – нет, абсолютно не узнает.

Ладно, сделаем вид, что ничего не происходит. Посмотрим, что будет дальше.

– Я тут тебе вкусняток принес. Вот суши решил купить… Подумал, что тебе понравится.

– Ой, спасибо. Да, мне очень нравится …. Нравятся суши.

– Может, пойдем поставим чайник? Посидим?

– Да, конечно. Я сейчас!

Словно пятясь от меня, она двинулась в кухню. Я скинул куртку и ботинки и пошел следом. Сел за стол. Обратил внимание, что в кухне порядок. Пока я разворачивал покупки, Тася молча наливала из крана воду в чайник и ставила на плиту. Я заметил, что она разок украдкой взглянула на меня – как будто ждала, что я сделаю что-то совсем иное, не то, что обещал. На кухонной тумбе стояла чашка – одна из наших чашек, но не та, которую Тася использовала для себя. Однако сейчас, по-видимому, она пила именно из нее, потому что взяла и поставила ее на стол поближе к себе. После этого на миг замерла, как будто не зная, где взять вторую чашку – для меня. Но тут же вспомнила, и протянула руку к подвесному шкафчику над мойкой. Странно – она взяла свою любимую чашку, но поставила ее передо мной. Потом такими же чуть-чуть более замедленными, нежели обычно, движениями (неуловимо замедленными, но для меня – очевидно), она достала с полки сахарницу, снова повернулась к кухонной тумбе и вытащила из подставки для ложек и вилок две маленькие ложечки. Опять-таки – она не взяла свою любимую ложечку, серебряную, которой всегда размешивала чай и ела варенье. Как будто бы какой-то другой человек притворялся Тасей, но толком не знал, как это лучше сделать. Нет, с ней явно произошло что-то серьезное.

Она разлила вскипевший чай, положив в чашки по пакетику. Вот эти пакетики я помнил – кажется, это я сам купил большую коробку «Липтона». Тася тогда еще заметила, что не стоило покупать всякую ерунду, и на следующий день принесла что-то подороже и получше. Потому-то «Липтон» все не кончался – его пил только я, чтобы не тратить на себя тасины запасы. Почему Тася перешла на «Липтон»? У нее плохо с деньгами?

Она села и схватилась за чашку, явно не зная, куда деть руки. Прямая спина, как будто первый раз в гостях. И села на краешек табуретки. Напряженно смотрит в стол, пытается улыбаться, иногда быстро вскидывает на меня глаза – надеясь, что я не увижу. Я развернул все емкости, которые прилагались к суши – всякие там имбири и васаби, и придвинул все поближе к ней.

– Ты бери. И в соус макай.

– Спасибо. – Она послушно сунула одну «сушинку» в соевый соус, откусила и стала жевать.

– А я вот в поход сходил. На Алтай.

– О, Алтай! Там, наверное, здорово.