Потерянные страницы

Когда на вахте я увидел Лидию, то от волнения у меня огромный ком подкатил к горлу, в глазах потемнело, а сердце так и рвалось выскочить из груди. Я покраснел от радости и неожиданности, именно так, как краснеет благородный человек, когда его застанут за чем-то врасплох. Да, именно благородный, а то кто сегодня краснеет от чего-нибудь. Такой встречи, о которой я мечтал – с поцелуем ручки, у меня не получилось, так как сразу же после того, как я приблизился к ней, она обняла меня и прижалась ко мне. И без того взволнованный, я стоял со слезами радости на глазах и мне показалось, что она прослезилась тоже. Потом она посмотрела на меня своими очаровательными глазами, и мы некоторое время вот так и смотрели друг другу в глаза, потом я отвел взгляд, мне было стыдно, но не от слез, скорее всего, я стыдился своего взгляда. Мы сели в фаэтон, она прикрыла мои колени пледом, я сопротивлялся, мне было неудобно, но она даже слушать не хотела: мол, холодно, а дорога длинная. Обращалась она со мной как родная мать, и мне стало неловко еще больше от того, что у меня были совсем другиефантазии в отношении нее.

Я уже сказал, что в тот день мне исполнилось семнадцать. Я заметно подрос со времени нашей первой встречи и был на голову выше нее. Хорошо, что за несколько дней до того мне выдали новый мундир, и он хорошо сидел на мне. Я думал о таком, о чем я раньше и не подумал бы. Я так хотел, чтобы я ей понравился как мужчина, а не как маленький мальчик, на которого смотрят как на сына или младшего брата.

Весь мой опыт в женском вопросе ограничивался несколькими книгами, и к тому же очень пуританскими, а еще сказками, рассказанными ребятами или приукрашенной правдой, а то и вовсе фантазией. Лидия взяла мою руку, и она оказалась в ее ладонях. У нее были теплые и очень нежные руки. Я никогда в жизни не прикасался к таким рукам. Я был взволнован, она меня о чем-то спрашивала, но я не слышал ничего, я даже ответа нормального дать не мог. Она смеялась и переводила разговор на другие темы. Постепенно я успокоился, и она почувствовала это. Обо мне она уже ничего не спрашивала и лишь указывала на здания, объясняя, где что находится, ведь я не знал города, за эти два года я всего лишь несколько раз выходил за стены училища. Даже летние каникулы я провел в школе, помогал на манеже и в конюшне. И только на одну неделю забрал меня дядя, и то на дачу за Петербургом. Поэтому я с большим интересом слушал ее, когда она объясняла мне где находится театр, а где музей или салон известного художника. Я чувствовал, что искусство интересовало ее больше всего. Поэтому, когда мы выехали на Литейный, она мне пересказала все спектакли того театра, на который она мне указала. Из тех фамилий, которые она мне перечислила, знакомыми были всего две, об остальных я даже и не слышал, еще две или три фамилии были похожими на те, о которых я слышал в училище краем уха.

Мы приехали к ней домой. Когда я немного освоился, он еще больше мне понравился. Лидия сказала, что сегодня она испекла для меня пирог, но ни словом не сказала о том, что знает о моем дне рождения. Потом сказала: «Пока я накрою на стол, иди в ванную и искупайся хорошенько.». Видно от меня все же разило запахом конюшни. Она взяла меня за руку и отвела в ванную, которая была похожа на музей, положила передо мной новое белье и сказала, что это она приготовила для меня. Сначала я, было, отказался, но она настаивала: «Хоть на какое-то время почувствуй себя гражданским лицом. Если хочешь, я потру тебе спину.» От этого предложения у меня чуть сердце не остановилось, и я тут же отказался. Она долго смеялась, когда я закрылся в ванной. Потом мне все равно пришлось открыть дверь, так как она строго сказала: – Не упрямься, дикаренок! – Да, она так и сказала: «дикаренок…». Она налила мне воду, намылила голову французским мылом и сказала, что во всем училище такого хорошего запаха не будет даже у лошадей, не то что у кого-нибудь еще. Тогда я не смог понять этого юмора. Она вспенила мыло и потерла меня. Я стоял к ней спиной и был в таком смятении, что вы и представить себе не можете. От стыда я никак не смог бы повернуться к ней лицом, да и срамник не давал мне такой возможности. Когда она еще раз попросила меня повернуться, я сел в воду и ответил, что остальное сделаю сам. Лидия со смехом вышла из ванной. Она смеялась очень красиво. Я уже не знал, кто я был для нее или кем она была для меня.

Когда я вышел из ванной, в гостиной играл граммофон. На стене висело большое зеркало. Она вошла в комнату именно тогда, когда я посмотрел на себя в зеркало и увидел свое разрумяненное лицо, поставила что-то на стол и сказала: «Вот сейчас ты настоящий гусар, покоритель женских сердец.» Она погладила меня по голове и сказала: Совсем скоро ты станешь настоящим мужчиной.