Потерянные страницы

– Когда мы с моим братом познакомились с ним, мы были поручиками в кавалерийском полку, а Михаил Кайхосроевич былполковником, он командовал Елизаветпольским пехотным полком. В 1877 году наш эскадрон помогал им во взятии Гелявердинских высот, и после этой блестящей победы мы легкосмогли взять Ердоган. За этот успех ему тогда был вручен орден Святого Георгия. В октябре того же года он еще раз показал своиспособности и энергичность, когда у Девебониуса он с молниеносной скоростью прорвал сильно укрепленные позиции противника и занял их. После этого ему дали второго Святого Георгия. Такое случалось крайне редко, в армии о нем ходили легенды. Потом был ночной штурм у Эрзерума, он занял крепость Асизия, но тогда он, кажется, был контужен. По возвращению из госпиталя он получил погоны генерал-майора. Он был умной и сильнойличностью, его очень любили и офицеры, и солдаты. Мне так было приятно слышать все это, будто речь шла действительно о моем дедушке, но за эти три года я почти сроднилсяс образом члена рода Амиреджиби.

– Однажды в его полку произошло вот что, – продолжил Вяловсвой рассказ. – Два офицера поссорились, и один вызвал другогона дуэль. Как только Михаил Кайхосроевич узнал об этом, он вызвал обоих к себе, и когда они явились, сказал им: «Если вы не откажетесь от дуэли, то тогда я вас обоих вызываю на дуэль.» Кто посмел бы в чем-нибудь воспротивиться ему, они оба отказались от своего замысла и помирились. Потом он объявил по своей дивизии, что если кто-нибудь посмеет вызвать на дуэль офицера его дивизии, то он вызывает на дуэль и его самого, и в таком случае, пусть присылает секундантов заодно и к нему. Ни в его полку, ни в его дивизии не состоялась ни одна дуэль. Вот таким он был человеком. До самой своей смерти он руководил Кавказским корпусом. Это редкость в сегодняшней русской армии. Он справил свой семидесятилетний юбилей и вскоре скончался. Царство ему небесное. Ты знал об этом?

– Да, кое о чем мне было известно, мне тоже рассказывали. Вот насчет дуэлей я ничего не знал, – солгал я отчасти, другого пути у меня просто не было.

– Мой брат Михаил Ильич часто встречался с ним. Когда я приезжал к нему, то всегда навещал и его тоже. Я был знаком и с Дариспаном, твоим дедушкой, я даже бывал в его имении близ Сурами. Хорошее у него было вино. Достойная у тебя семья, Сандро. Надеюсь, ты не осрамишь своих предков.

Я опустил голову. Не знаю, кого я стыдился, самого себя или незнакомых дедушек. Потом он сказал мне:

– Когда ты вернешься в Грузию, обязательно навести моего брата, – довольный этим заданием, я сразу же кивнул ему головой.

Перед тем, как уйти он сказал: «Если следователь вызовет тебя, то скажи, что сидишь на гауптвахте». Я улыбнулся. Он строго посмотрел на меня, пригрозил пальцем и ушел.

Я всегда думал, что этот человек строгих правил как-то по-особому внимательно обращался со мной, я постоянно чувствовал это, но он впервые за все годы сказал мне, что был знаком с семьей Амиреджиби. Наверное, если бы не эта дуэль, он никогда не сказал бы об этом. Как может забыть человек то родительское тепло или доброту, которые проявляли ко мне Козин и Вялов? В тот же день я написал рапорт на имя начальника училища с полным описанием дуэли, где я ни одним словом не упомянул Гапо. В конце я приписал, что Гапо Датиев не присутствовал на дуэли, так как днем раньше я обманул его, сказав, что отказываюсь от участия в дуэли. Он вместе с другими подбежал к нам после того, как все уже былокончено и т. д. Поэтому он был наказан несправедливо, только лишь из за того, что он оказался более проворным и раньше других прибежал к месту дуэли. К сожалению, я не мог написать то же самое о Сергее, так как это было бы очевидной ложью. Тем более, что у него уже был написан объяснительный рапорт.

Из лазарета меня два раза переводили на гауптвахту. Когда пришел следователь, то он захотел лично удостовериться, действительно ли я нахожусь там, или нет. Было начало декабря, когда утром ко мне зашел взволнованный Вялов и сказал, чтобы я срочно собрал свои вещи и перешел в помещение гауптвахты. Я понял, в чем было дело, и пулей помчался туда, но до полудня никого не было видно. Оказалось, что события разворачивались в главном корпусе. Прокурор сам лично явился в училище и говорил с Козиным. Позже дипломатические переговоры по поводу моей передачи переросли в серьезный спор, и под конец Козин, громогласно, во всеуслышание, заявил, что не отдаст меня. Его крики услышали многие, и тут же принесли мне эту весть. Каждые пять минут до меня доходили все новые и новые фразы, которые я должен был сводить вместе, чтобы уловить суть происходящего.

– Мы не воспитываем здесь трусов! Мы воспитываем героев и личностей! – кричал Козин прокурору.

– Ваши методы воспитания приводят к гибели молодых людей. – был ответ прокурора.

– На все божья воля! Она определяет, кому жить, а кому нет, кому быть героем, а кому червяком ползать. – Парировал Козин.

– Позвольте…

– Не позволю! Если бы вы бывали на фронте, не рассуждали быкак кабинетный червь!

– Позвольте…