Потерянные цветы Элис Харт

– Умница. – Доктор Харрис коротко улыбнулась. – Элис, – начала она, сложив руки, словно собиралась молиться, – ты пострадала при пожаре на вашем участке, у тебя дома. Полиция пока не выяснила, что именно произошло, но самое главное, что ты в безопасности и успешно идешь на поправку.

Ужасная пауза заполнила комнату.

– Мне очень жаль, Элис, – глаза доктора Харрис были темными и влажными, – твои родители не выжили. Все здесь заботятся о твоем благополучии и будут присматривать за тобой, пока не приедет твоя бабушка…

Уши Элис перестали воспринимать звуки. Она не слышала, как доктор Харрис снова упомянула ее бабушку; она не слышала вообще ничего. Она думала только о своей матери. О ее глазах, наполненных светом, песнях, которые она мурлыкала в саду, о ее неотвязной печали. О повороте ее нежных запястий, карманах, полных цветов, ее теплом, молочном дыхании по утрам. Быть в гнездышке из ее рук, на холодном песке под горячим солнцем, чувствовать, как поднимается и опускается ее грудь, слышать биение ее сердца и вибрации голоса, когда она рассказывает сказки, укутывая их двоих в теплый, волшебный кокон. Ты была той настоящей любовью, которая пробудила меня от чар, зайчонок. Ты – моя сказка.

– Я загляну к тебе во время моего следующего обхода, – пообещала доктор Харрис и, взглянув на Брук, вышла.

Брук осталась у кровати, в ногах у Элис, ее лицо было мрачным. В самом центре Элис разрасталась пылающая дыра. Брук слышала ее? Ревущую, как огонь, шипящую и яростную, затягивающую внутрь все? Снова и снова в ее сознании прокручивался один и тот же вопрос. Он пробивался изнутри и разрывал ее на кусочки.

Что она натворила?

Брук обошла кровать и, налив в чашку жиденький сок, передала его Элис. Сперва та хотела выпить его из рук Брук, но, отхлебнув немного холодной сладкой жидкости, она запрокинула голову и осушила чашку залпом. Сок был таким холодным, что пришелся ударом по желудку. Тяжело дыша, она протянула чашку, чтобы ей налили еще.

– Не спеши так, – посоветовала Брук, неуверенно наливая добавки.

Элис пила так жадно, что часть сока стекала по подбородку. Она икнула и снова протянула чашку. Еще, еще. Она потрясала чашкой перед лицом Брук.

– Последнюю.

Элис чуть не подавилась, глотая последнюю порцию. Она опустила чашку в трясущейся руке. Брук схватила пакет и открыла его как раз вовремя, когда Элис стошнило потоками сока. Она упала на подушку, отвернувшись.

– Вот так, – Брук растерла спину Элис, – тихо и спокойно. Молодец. Вдох-выдох.

Элис хотелось никогда больше не дышать.

* * *

Элис погрузилась в здоровый сон. Сны об огне покинули ее, вышли вместе с потом. Когда она проснулась, ее сердце раскалилось до того, что грудная клетка, казалось, вот-вот растает. Она принялась чесать ключицу, пока кожа не начала кровоточить. Брук стригла ей ногти каждые пару дней, но это не помогало. Элис царапала кожу ночь за ночью, пока Брук не принесла ей пушистые варежки, которые она надевала перед сном. Ее голос все еще не возвращался. Он исчез, испарился, как соленая лужица во время отлива.

Новые сиделки заходили навестить ее. На них были не такие передники, как на Брук. Некоторые из них водили ее по больнице, объясняя, что ее мышцы ослабли, пока она спала, и теперь им нужно вспоминать, как быть сильными. Они научили ее упражнениям, которые можно было делать в кровати или на полу в комнате. Другие приходили поговорить о ее чувствах. Они приносили карточки с картинками и игрушки. Элис больше не слышала во сне голос рассказчика. Она становилась бледнее. Кожа сохла и трескалась. Она представляла, как ее сердце ссыхается от жажды, высыхает от краев к сырому красному центру. Каждую ночь она пробивалась через волны огня. Чаще всего она лежала в постели и смотрела в окно на изменчивое небо, стараясь не вспоминать, не задаваться вопросами и просто ждать, когда придет Брук. У Брук были самые прекрасные глаза.

Время шло. Голос Элис был потерян. Она не могла проглотить больше нескольких вилок еды за один прием пищи, как бы Брук ни суетилась вокруг нее. Все место в ее теле заняли не озвученные вопросы, и больше всего ее пугал один и тот же.

Что она натворила?

Несмотря на то что она едва притрагивалась к еде, она пила кувшин за кувшином сладкий сок и воду, но ничто не могло смыть дым и скорбь.

Скоро у нее под глазами появились темные, как грозовые тучи, круги. Медсестры выводили ее на прогулку на солнышко дважды в день, но сияние света было слишком ярким, чтобы выдерживать его более нескольких мгновений за раз. Доктор Харрис зашла снова. Она объяснила Элис, что, если та не начнет есть, им придется кормить ее через зонд. Элис позволила им это сделать; ее не произнесенные вслух вопросы причиняли куда большую боль, чем любой зонд. Внутри нее не осталось ни одного уголка, который она хотела бы сберечь.

* * *

Однажды утром Брук пришла в палату Элис, скрипя своими розовыми резиновыми тапочками, ее глаза сверкали, как море летом. Она что-то прятала за спиной. Элис посмотрела на нее со слабым интересом.