Потерянные в прямом эфире

— Я не оправдываю себя. Но и не знаю, как объяснить по-другому, — он молчал, с непроницаемым лицом смотря мимо меня. Говорить было сложно, но я это заслужила, поэтому, как бы ни было больно, я продолжала. — Понимаешь… Я всегда такой была. Независимой. Правда, моя бабушка называла это неприкаянностью. Впрочем, это не мешало ей считать меня кошкой, которая гуляет сама по себе.

— У тебя есть бабушка?

— Была, очень давно.

Он задумался, а я подхватила щенка, прижав её в область шеи. Жужа дрожала, и мне подумалось, что, должно быть, она так плачет. Ещё один никому не нужный ребёнок.

— Ты поэтому ушла? — вдруг огорошил Арсений. — Потому что тебе было удобней одной?

Он пытался казаться безразличным, но у него никак не получалось скрыть осуждение, сквозившее в каждом слове.

Мотнула головой. Соблазн разреветься был слишком велик, поэтому я старалась говорить кратко.

— Я просто не знала, как это — вместе.

Арсений издал свистящий звук, с чувством ударив себя по коленям.

— У тебя же папа был! Он тебе помогал.

— Помогал, — согласилась я.

— Тогда что? Чего тебе ещё не хватило?!

Ответ был слишком простым и в тоже время абсолютно неподъёмным. События прошлого одно за одним проносились в моей голове, и я вдруг поймала себя на том, что цепляюсь за Жужу как за спасательный круг — чтобы не утонуть.

— Мы были чужими людьми, которые были вынуждены уживаться друг с другом.

— Из-за меня.

Разговор принимал какой-то знакомый оборот, и это мне совершенно не нравилось.

— Нет, — категорично заявила я. — Мы с Игорем были взрослыми людьми, и это был абсолютно наш выбор. Ты здесь ни при чём.

Он с недоверием покосился на меня, а я вдруг чётко ощутила то, что должна ему сказать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

 — Послушай меня сейчас очень внимательно. Твоей вины в случившемся нет, не было и в принципе не могло быть. Твоё рождение — это вообще лучшее, что могло случиться в нашей жизни.

— Но почему тогда…

— И вот сейчас, — не дала ему возразить, — глядя на тебя, на то каким ты стал, я готова дать голову на отсечение, что решение родить тебя было самым правильным и самым важным за всё время. И если кто-то спросит меня о том, что является моим самым важным достижением, я могу смело сказать, что это возможность дать тебе жизнь.

В его взгляде читалось недоверие, я же сидела вымотанная своими признаниями, но, к сожалению, это было далеко не самое главное, в чём мне предстояло признаться.

Щенячий язык неожиданно прошёлся по моей скуле, слизывая слезу, которая таки предательски скатилась по щеке.

— Мой уход — это только моя ответственность. Это я не справилась. У тебя есть все основания злиться и ненавидеть меня. Но ты сам пришёл ко мне, и мне хочется верить в то, что это случилось не зря. Я не вру, когда говорю, что я редкостная эгоистка и не умею думать о других, но… я научусь. Обещаю. Если ты позволишь. Да даже если не позволишь. Я научусь быть рядом.

Слёзы продолжали бежать по щекам, пока Арсений обдумывал мои слова и пытался понять, что они для него значат. Собака задремала на моём плече, словно оставив нас с… сыном наедине.

— Почему ты хочешь остаться? — его голос больше не звучал враждебно. — Ведь если бы я сам не нашёл тебя, мы бы так и не встретились.

— Ты дал мне шанс, на который я не решалась сама. И я… не позволю себе ещё раз… всё потерять.

***

Выходя из его комнаты я вряд ли могла сказать, что между нами всё встало на свои места, да никто из нас и не понимал, где они, эти самые места. Я будто двигалась в темноте, наощупь, не понимая, где низ, где верх, а где всё остальное. Но тем не менее что-то неуловимое сдвинулось со своего места, давая мне надежду на то, что однажды я смогу добиться прощения.

***

Ключевский ждал меня в спальне, развалившись на кровати, но стоило мне появиться на пороге, он приподнялся на локтях, пройдясь по мне пристальным взглядом. Вдруг стало неловко за свой зарёванный вид: в конце концов, мои эмоции были адресованы Арсению, а не его отцу!

— Что? — не понял он, наткнувшись на отразившееся на моём лице раздражение.

— Не смотри, — потребовала я, хватая с комода один из своих лосьонов, который успел здесь поселиться ещё с прошлого раза. С помощью ватного диска начала стирать размазанные по щекам остатки макияжа, на что Ключевский лишь закатил глаза.

— Напомни, за что мне это всё?

— А не хрен было с кем попало спать.

— А ничего, что мы сейчас о тебе говорим?

— Вот именно! Кому, как не мне, судить о твоей неразборчивости в половых связях? — моя потрёпанная за вечер самооценка требовала крови.

— Что-то я не заметил, чтобы ты возражала… — здесь он осёкся, получив меткий бросок подушкой, — в процессе.

— А что мне было возражать? Ты был молод и горяч, — продолжала я нести всякую ерунду, что лучше любого анестетика ложилась на мои душевные раны.

— Значит, молод? — издевательски изогнул он бровь. — Помнится, кто-то всё время намекал на мой возраст. Кажется, там было что-то про песок.

— Что было, то прошло. Границы старости нынче перенеслись на десять лет вперёд.

— То есть я всё ещё стар?