Потерянный альбом

— Не то чтобы температура почвы такой уж критичный фактор, хотя можно представить, что некая отдаленная корреляция существует; слушайте — кто знает?; и все же мне самой это до сих пор странно: выходить с градусником и втыкать в почву; потому что люди, ну знаете, скажут Что это она — полоумная какая-то? замеряет температуру собственного заднего двора?; но я это обожаю, обожаю в этом все: ощущение почвы, упирающейся в колени, или глинистые ароматы, что порывами доносятся с огорода, или просто видеть белые прямоугольники карточек с данными, торчащие у моих побегов, — обожаю, обожаю все; вот для чего, по-моему, и нужен задний двор, так что оставьте меня в покое; очевидно, я занята тут делом, своей сиренью: я разговаривала с Грегом, хозяином «Флауэр Бокс» на Мидтаун-плазе, и он тоже так считает; я давала ему пару образчиков, чтобы они их культивировали у себя в ростовой камере; там есть контроль и температуры, и влажности, там есть ксеноновые дуговые лампы, и Грег сказал, что для горшечных культур они применяют особую смесь хелатированных металлов, которая не на шутку раскочегаривает растительный процесс, так что, может, они доведут сиреневый цвет дальше; но и так никто здесь не видел ее настолько темной, настолько насыщенной: просто роскошный цвет; на самом деле возможно, что она первая с таким темным оттенком, хотя Грег и сомневается, что это считается за новый культивар; и бог с ним: все равно надеюсь отправить ее на Фестиваль Сирени в следующем мае — это было бы прекрасно; вот это действительно было бы прекрасно; потребовалось восемь поколений, чтобы дойти до такого, получить такой цвет, и это очень здорово; но я выводила ее аккуратно, даже скрупулезно; весь трюк на самом деле в том, чтобы выманивать доминанты и закрашивать рецессивы; только к этому все и сводится — идти наперекор проявляющимся тенденциям цветка и потом позволить времени довершить свое изощренное дело; это живой обмен, ведущий к красоте, уходящий корнями к поре, когда еще Джон Данбар впервые привез в город сирень почти сто лет назад; тогда он прибыл сюда со своими знаменитыми двадцатью разновидностями, причем некоторые произошли от сортов с Балканских гор, завезенных первыми колонистами; и теперь вся эта родословная пришла к такому экстраординарному сиреневому цвету…; хотелось бы верить, что Томас Хант Морган и даже аббат Мендель гордились бы моей любительской работой по скрещиванию: гороховина, плодовые мушки — а теперь сирень; кто знает, до чего они дойдут — два этих прекрасных потока, сирень и генетика, слившихся воедино здесь, где традиция сплетается с традицией…; право, от этого захватывает дух…

— А я к нему подойду и спрошу, вот так просто: подойду и прямо спрошу; он освобождается из «Гэллери Кафе» около 14:30, потом переходит Принс-стрит в «Мейгс», там-то я и буду поджидать; все будет нормально, но еще я ему дам понять, что для меня это не нормально: я использую свою нервозность, направлю так, чтобы она работала на меня; и легенда простая, совершенно обычная: мне тут с моей подружкой Риной достались билеты на концерт, но ее брат попал в больницу, так что ей приходится оставаться дома с дедушкой, который обозначает, что ему надо в туалет, чавкая губами; и мне кажется, ему понравится, что я приглашаю его — такой он человек; мне правда кажется, что ему понравится — уже так и вижу эту улыбку с моноямочкой; он будет меня за это уважать; я надену свою желтую футболку и заставлю себя говорить медленно, а когда дойду до угла, прямо на Принс, заставлю себе подумать: так, все, помни: ты — не ты; теперь ты кто-то другая; просто притворись, что ты — не ты, и вперед…