Потерянный дневник дона Хуана

Я вошел следом, стараясь держаться подальше от верзилы. Глаза не сразу привыкли к полумраку, царившему в помещении, освещенном только масляными лампами на стенах. Старые залы своими нишами напоминали римский некрополь, хотя присутствующие здесь тела были вполне живыми, во всяком случае, по большей части. Успех заведения позволил Мануэлю расшириться и сделать пристройку за счет улицы. Тут теперь располагался центральный зал с высоким потолком и барной стойкой вдоль дальней стены. Грязный пол был сплошь заставлен столами и скамьями.

Выглядывая поверх голов, я наконец увидел Мануэля. Как всегда, он стоял за стойкой, которая, казалось, была сколочена из выловленных в реке бревен. Пьяные матросы цеплялись за нее, как за спасательный плот. Из стены торчала довольно потрепанная голова кабана в компании с не менее потрепанной головой быка, лишенного ушей. Мануэль, скорее всего, купил эти головы, успевшие послужить хозяину другой таверны. С потолка свисали свиные окорока, которые, казалось, тоже вспотели, как и всё остальное в этом жарком накуренном помещении. На полках за стойкой высились ряды пыльных бутылок. Мне было известно, что все они пусты, поскольку в таверне предлагали всегда одну и ту же выпивку. К красному вину, полученному из последней выжимки винограда, добавляли апельсины и лимоны, чтобы было незаметно, что вино, плохое само по себе, еще и разбавлено водой. В то время как Мануэль заведовал едой, выпивкой и любезничал с клиентами, Серена наверху присматривала за проститутками, именно благодаря которым клиенты возвращались сюда вновь и вновь.

Мануэль, по обыкновению, смеялся и шутил с матросами, которые внимали ему, словно священнику, ведущему проповедь со своей кафедры. Спасаясь от духоты, он расстегнул красную рубашку до самого пояса, обнажив довольно густую растительность на груди. Концом черного фартука он протирал бокал, когда заметил меня, пробирающегося к стойке.

— Дон… — Мануэль совсем было собрался окликнуть меня по имени, но я помешал ему.

— Никогда не знаешь, где притаились враги, — прошептал я, прижимая палец к губам.

— Здесь у тебя нет врагов — все только свои.

— Спасибо, Мануэль. Я тебе верю.

Долгие годы у меня не укладывалось в голове, как могло случиться, чтобы столь добрый и честный человек, как Мануэль возглавил банду жестоких головорезов. Но однажды Серена рассказала мне историю его семьи. Отцом Мануэля был Педро Васкеса де Эскамильо — знаменитый убийца. Он взошел на эшафот виселицы с поразительным самообладанием, после чего поприветствовал толпу, пригладил усы и собственноручно надел веревку на шею. Благодаря бесстрашию и презрению к смерти, этот жестокий, но обаятельный убийца сделался легендой. По всей видимости, уважение, которое испытывали к нему преступники, передалось по наследству сыну. Мануэль, впрочем, более походил на свою мягкосердечную мать, которая умоляла его стать священником, а не преступником, как ее покойный муж.

Я вручил Мануэлю эскудо.

— Пата негра, — кивнул он в сторону кухни, посчитав, что я заплатил ему слишком щедро.

Я улыбнулся, и мой рот наполнился слюной только при одном названии его лучшей ветчины. Прежде чем забить, этих благородных свиней откармливали желудями, оттого их мясо было нежным и таяло во рту, как масло. Золотая монета, которую я дал ему, намного превышала стоимость целого окорока, но я решил, что это будет мой вклад в казну воровского братства, ныне распавшегося, и в копилку семьи, реально существующей.

Я занял свое обычное место за столом возле побеленной стены, на которой висела лампа. Проститутки махали с балкона платками, зазывая клиентов. Их белые сорочки оставляли плечи обнаженными, а на груди были пышно присборены, подчеркивая то, что сами же и скрывали. Ярко накрашенные лица и цветы в волосах, казалось, просто светились. Девушки пользовались таким успехом, что зарабатывали в шесть раз больше, чем врачи, которые приезжали их лечить. Правда, врачам не приходилось целовать гнилые зубы, запавшие глаза и бледную кожу матросов, большинство из которых болели цингой.

Мануэль принес блюдо с отменной свиной вырезкой и глиняную кружку, наполненную вином.

— Новый трофей, — кивнул я на бычью голову, висящую на стене. — Благодаря ему твое заведение выглядит почти респектабельно.

Мануэль улыбнулся.

— Когда-нибудь я сделаюсь почтенным хозяином таверны, каким могла бы гордиться моя матушка, упокой Господь ее душу.

— Не в этой жизни, — сказал я Мануэлю. — Хотя ты уже и сегодня вполне уважаемый человек, дай Бог каждому.

— Я бы и в самом деле стал таким. Но деньги… — признался он, мотнув головой в сторону проституток, — деньги слишком хорошие, чтобы от них отказываться.

Мы обменивались шутками, пока ему не пришлось убежать за выпивкой для краснолицего матроса, который умирал от жажды и громогласно давал об этом знать.