Потерянный герцог Уиндхэм (ЛП)

Амелия, очевидно, была удовлетворена этим объяснением, потому что не стала расспрашивать дальше. Или, возможно, потому, что в этот момент в дверях вновь появился Томас.

— Леди, — сказал он.

Они все три присели в реверансе.

Он кивнул с таким видом, что было ясно — это всего лишь вежливость.

— Прощайте. — И затем вышел.

— Прекрасно, — сказала Элизабет, и Грейс не была уверена, пыталась ли та выразить возмущение его грубостью или просто заполнить тишину. Если последнее, то это не сработало, потому что никто больше не сказал ни слова, пока, наконец, Элизабет не добавила: — Возможно, нам пора ехать.

— Нет, Вы не можете, — ответила Грейс, чувствуя себя ужасно из–за необходимости доставлять такие дурные вести. — Еще нет. Вдова хочет видеть Амелию.

Амелия застонала.

— Я сожалею, — сказал Грейс. И думала она именно это.

Амелия села, посмотрела на поднос с чаем и объявила:

— Я ем последнюю булочку.

Грейс кивнула. Амелии необходимо подкрепиться для предстоящего испытания.

— Может мне заказать больше?

Но тут снова вернулся Томас.

— Мы почти потеряли его на лестнице, — сказал он Грейс, качая головой. — Портрет качнулся вправо и почти наткнулся на перила.

— Ох.

— Он был бы пронзен стойкой прямо в сердце, — сказал он с мрачным юмором. — Это стоило бы сделать только для того, чтобы увидеть ее лицо.

Грейс приготовилась встать и подняться наверх. Если вдова бодрствовала, это означало, что ее общение с сестрами Уиллоуби было закончено.

— Значит, Ваша бабушка поднялась с кровати?

— Только чтобы наблюдать за транспортировкой. Пока Вы в безопасности. — Он покачал головой, закатив глаза. — Я не могу поверить, что она имела безрассудство предположить, что Вы доставите его ей прошлой ночью. Или, — добавил он весьма многозначительно, — Вы сами думали, что сможете это сделать.

Грейс подумала, что должна объяснить.

— Вдова просила, чтобы я принесла ей картину вчера вечером, — сказала она Элизабет и Амелии.

— Но она же огромная! — воскликнула Элизабет.

— Моя бабушка всегда предпочитала своего среднего сына, — сказал Томас, губы его скривились, Грейс не стала бы называть это улыбкой. Он оглядел комнату, и затем, как будто внезапно осознав, что здесь присутствует его невеста, сказал:

— Леди Амелия.

— Ваша милость, — ответила она.

Но он, возможно, не услышал ее. Он уже повернулся к Грейс, говоря:

— Вы, конечно, поддержите меня, если я запру ее?

— Том… — начала Грейс, тут же оборвав себя. Она предполагала, что Элизабет и Амелия знали, что он дал право называть его по имени в то время, когда они в Белгрейве, но, тем не менее, казалось непочтительным делать это в присутствии других.

— Ваша милость, — сказала она, произнося каждое слово с осторожной решительностью. — Сейчас Вы должны проявить к ней чуть больше терпения. Она немного не в себе.

Грейс вознесла молитву, прося прощения, поскольку она позволяла всем думать, что вдова была расстроена не чем иным, как обычным грабежом. Она, строго говоря, не лгала Томасу, но она подозревала, что в этом случае грех умолчания мог оказаться не менее опасным.

Она заставила себя улыбнуться. Она чувствовала себя притворщицей.

— Амелия? Вам нехорошо?

Грейс повернулась. Элизабет с беспокойством наблюдала за своей сестрой.

— Со мной все хорошо, — проговорила Амелия, по которой было видно, что это не совсем так.

Пару минут сестры препирались, голоса их были достаточно тихими, поэтому Грейс не могла разобрать их слов, а затем Амелия поднялась, сказав что–то о необходимости подышать свежим воздухом.

Томас продолжал стоять, Грейс тоже встала. Амелия дошла до двери, и тут Грейс поняла, что Томас не намерен следовать за ней.

О боже, для герцога, его манеры были отвратительны. Грейс толкнула его локтем в бок. Кто–то же должен это сделать, сказала она себе. Никто никогда не противостоял этому человеку.

Томас бросил на нее тяжелый взгляд, но, очевидно, понял, что она была права, потому что повернулся к Амелии, едва заметно кивнул головой и сказал:

— Разрешите мне сопровождать Вас.

Они вышли, а Грейс с Элизабет сидели тихо в течение, по крайней мере, минуты прежде, чем Элизабет тихо сказала:

— Они не составят хорошую пару, не так ли?

Грейс кинула быстрый взгляд на дверь, даже зная, что они давно скрылись, и покачала головой.

***

Он был огромен. Это был замок, конечно, это означало, что он должен быть внушительным, но чтобы настолько.

Джек стоял с открытым от удивления ртом.

Он был огромен.

Забавно, что никто не упоминал, что его отец был из герцогской семьи. Знал ли кто–нибудь? Он всегда предполагал, что его отец был сыном некоего веселого старого сельского сквайра, возможно, баронета или, возможно, барона. Ему всегда говорили, что он был произведен на свет Джоном Кэвендишем, не лордом Джоном Кэвендишем, как его должны были бы именовать.

А что касается старой леди… Джек понял этим утром, что она никогда не называла своего имени, но, конечно, она была герцогиней. Она была слишком властной, чтобы быть незамужней тетей или овдовевшей родственницей.

Господи. Он был внуком герцога. Как это было возможно?