Стиви неотрывно смотрит на меня. Из-за текущих от бессилия и страха слез, его лицо расплывается, я не могу распознать, каким он взглядом смотрит, о чем думает. Руки дрожат, пальцы немеют от холода, еще немного и я упаду. Одними губами я говорю "пожалуйста", не надеясь на милосердие. Как можно ожидать чего-то хорошего от такого монстра, как он?
-Стив? Что там?
-Ничего, - отвечает мой брат спустя целую вечность. -Пусто.
-Хорошо, давай убираться отсюда, а то я уже замерз как черт, - ответил его напарник.
-Ага, пошли.
Немой диалог между братом и сестрой говорил красочнее всяких слов. Стиви поднял голову, устремив взгляд куда-то вдаль, потер рукой переносицу и ушел, не оглянувшись.
Даже монстры иногда бывают милосердны.
26.
Небо на востоке засеребрилось утренним светом, открывая взору невообразимые красоты. Все-таки мир без людей чертовски красив. Свежий воздух с каждым вздохом врывается в легкие морозными иголками. Мне кажется, что за ночь я примерзла к винтовке, держа люк на мушке. Я уже не чувствую ни ног, ни рук. В течение ночи мне периодически приходилось вставать и двигаться, чтобы не замерзнуть насмерть. В некоторые моменты удавалось остановиться за мгновение "до", когда наваливалась огромная усталость, и мысль на секунду прикрыть глаза казалось удивительно притягательной, манящей, успокаивающей. Я понимала, что тогда точно замерзну.
В детстве я спросила у мамы, каково это - замерзнуть насмерть. "Ты словно засыпаешь". Одна из самых приятных смертей, если в ней вообще есть что-то приятное.
Если выбирать - замерзнуть или умереть от заразы около кухонной плиты с ложкой в руках, я выберу первый вариант.
Мне пришлось дождаться, пока брат с напарником скроются из виду. Боясь нашуметь винтовкой или своими движениями, я еще какое-то время висела, надеясь, что пальцы не примерзли окончательно.
С огромным трудом отталкиваясь ногами от выступа и подтягиваясь на руках, я-таки вернулась на крышу. Улеглась на спину, вглядываясь в рассветное небо и пытаясь отдышаться. Полежав так какое-то время, я заставила себя сесть и начать думать. Кажется, моя удача подходила к концу, поэтому план, который мне необходимо придумать в следующие пять минут, должен быть идеален.
Правда, я до сих пор не придумала, что мне делать и как спасти Алекса. Его будут казнить на площади перед Центром ликвидации, во-первых, название говорит само за себя, во-вторых, площадь должна вмещать порядочно народу для публичных мероприятий. К таким умозаключениям прийти не сложно, поэтому я искренне верила, что права. Это заметно облегчило бы мне задачу, которая еще толком не сформировалась в голове. Тут либо пан, либо пропал. Если я ошиблась, то его казнят где-нибудь в другом месте. У меня лишь один шанс на миллион.
С высоты хорошо был виден город, просыпающийся под лучами солнца. Я подползла ближе, осторожно выглядывая из-за края. Теперь Город уже не кажется таким величественным. Лишь ближе к центру сохранились высокие дома, старые полупустые многоэтажки, окраины сплошь забиты лачугами, сколоченными из всего, что попалось под руку. Даже из кирпичей старых домов. Люди живут здесь в полнейшей нищете, и, если верить словами Стиви, то еще и с конкретно промытыми мозгами. Их держат в страхе, в подчинении.
Может, это не так уж и плохо, если учитывать, что за стенами Города жители будут предоставлены сами себе, одни перед лицом вируса. Здесь же им дают слабую защиту и хоть какую-то гарантию на завтрашний день. Далеко не все люди могут сами постоять за себя, не все могут выживать в гордом одиночестве, как Алекс или Рик.
Поэтому эта модель Города вполне имеет полное право на существование. Даже несмотря на царящую нищету, голод и братоубийство за кусок хлеба. Собственно, так было и раньше. А-2 тут не сильно-то и постаралась.
Внизу на площади уже начинали появляться первые зеваки, случайно проходившие мимо. Я заметила небольшой постамент квадратной формы в самом начале лестницы, ведущей к главным дверям здания. Мое сердце противно екнуло, но и испытало облегчение - я не ошиблась с местом.
В голове было больше вопросов, чем ответов. Я не могла найти рационального объяснения тому, что Стиви меня отпустил. До утра я думала лишь об одном: почему? Что я ему в жизни сделала хорошего? Хотя плохого-то я ему тоже ничего не делала, но это не мешало раньше насиловать меня и унижать всеми доступными способами.
Я снова и снова прокручиваю события этой ночи, как старую кинопленку, пытаясь найти ответы. Они блуждают вокруг, никак даваясь мне в руки. Вот я свисаю с края крыши, а надо мной стоит Стиви. Он смотрит на меня, но молчит. Молчит невыносимо долго. Какая внутренняя борьба заставила его не выдавать меня? Какие ответы искал он в моих глазах? Почему он заступился за меня?
Как настоящий брат.
Или это был такой странный способ сказать: "Извини"? Я исправился?
Плохо верится. Люди не меняются, меняются лишь обстоятельства.