Потерянный и возвращенный мир. Маленькая книжка о большой памяти (сборник)

Возможно, работы, представленные в данном издании, и долгая история их написания были способом разрешить глубинный конфликт и более открыто высказать в этих «маленьких» книгах то, что трудно было показать в «больших».

Возможно и другое…

Как уже говорилось выше, А. Р. Лурия, одновременно являясь врачом и одним из ярких ученых-психологов прошлого века, оставил нам, в лице этих книг, богатейший фактический материал, описание ярких неординарных случаев, которые, кстати, до сих пор не получили своего научного объяснения. Проблема синестезий[9] и выдающихся способностей остаются мало изученными и в психологии, и медицине. С 30-х годов Лурия интересовался проблемой «плюс-симптомов», но так и не успел систематизировать этот материал (Хомская, 1992).

Возможно и то, что эти две книги являются обращением к более широкой (не профессиональной) аудитории. Они – своеобразное наследие широкому кругу читателей. Александр Романович как ученик Л. С. Выготского и в каком-то смысле последователь З. Фрейда верил в восстановление психических функций и всю свою жизнь разрабатывал вопросы реабилитации больных людей. Он всегда помогал людям лучше понять себя, знать свои возможности. Лурия как бы напоминает каждому из нас о ценности обыкновенной человеческой жизни, показывая на этих двух примерах, какой непростой она может быть или стать.

Периодическое переиздание таких книг необходимо, так как развитие науки всегда опирается на работы основоположников и классиков. Многое из того, что уже кажется несовременным, оказывается важным и актуальным в настоящий момент. Более того, именно знакомство с такими работами позволяет понять истинные научные мотивы автора, а именно к чему он стремился и что ему удалось или не удалось сделать.

Д-р психол. наук, профессор А. Ш. Тхостов

Д-р психол. наук, член-корреспондент РАО, профессор М. С. Ковязина

Предисловие к американскому изданию [10]

Со времени первой публикации, около двадцати лет назад, этой «маленькой, – как ее назвал А. Р. Лурия, – книжки», она стала образцом классического исследования в клинической литературе о нарушениях памяти и сыграла большую роль при понимании и изучении функции памяти в целом, В этом вообще-то не было ничего неожиданного, так как А. Р. Лурия уже в те годы был известен как один из наиболее талантливых исследователей влияния неврологических нарушений на протекание психических процессов человека. С тех пор он занял свое, так сказать, достойное место в ряду таких великих исследователей, как Хьюлингс Джексон, сэр Генри Хэд, Курт Гольдштейн и та небольшая группа клинических неврологов, которая столь основательно обогатила наши представления об афазиях, амнезиях, апраксиях и других нарушениях. И понять в полной мере психологическую значимость исследований и открытий А. Р. Лурия мы можем лишь сегодня, так как современный уровень наших знаний о памяти и ее механизмах позволяет нам осознать, что для своего времени А. Р. Лурия был пришельцем из будущего.

Но имеется и еще один, возможно, более интересный смысл, в котором эта книга стала классической. Можно сказать, что она ознаменовала собой появление нового жанра, не столько научного, сколько литературного. Дело в том, что успех книги А. Р. Лурия связан не просто с глубиной исследований, но с особым состраданием автора к человеческой судьбе и состоянию своего пациента. Это не холодное клиническое описание случая из практики, а гуманистический рассказ о том, что это значит – жить с психикой, которая, с одной стороны, педантично регистрирует мельчайшие подробности бытия, а с другой – оказывается не способной, так сказать, извлечь из всего этого значение, смысл, ответить на вопрос: «Что это всё значит?» С этой точки зрения человеческая и в то же время неприукрашенная история – А. Р. Лурия любил называть этот жанр «романтической наукой» – написана в духе Кафки или Бекетта, которые рисуют героев, лишенных возможности отыскать смысл в мире. Пациент А. Р. Лурия, о котором рассказывается в этой книжке, в каком-то смысле близок к Йозефу К. из «Процесса» или к целой галерее потерянных душ, выведенных в рассказах и пьесах Бекетта. Под этим новым углом зрения оказывается, что «патология» не является каким-то чужеродным для человека состоянием, а представляет собой одно из его естественных проявлений. Вместо того чтобы отвернуться от больных и лиц с повреждениями головного мозга, как от того, что выходит за рамки человеческого разумения, мы задаемся вопросами об их субъективном внутреннем мире, их имплицитной эпистемологии, их предрасположенностях. Они перестают быть «случаями» и вновь оказываются человеческими существами. Они становятся частью и литературы, и науки.