Потерянный и возвращенный мир. Маленькая книжка о большой памяти (сборник)

Удивительно, но этот прием дал свой эффект. Возможно, что здесь сыграла свою роль фиксация на отсутствии образа, возможно, что это было отвлечение от образа, его торможение, дополненное самовнушением, – нужно ли гадать о том, что остается нам неясным?.. Но результат оставался налицо.

«Я сразу почувствовал себя свободно. Сознание того, что я гарантирован от ошибок, дает мне больше уверенности. Я разговариваю свободнее, я могу позволить себе роскошь делать паузы, я знаю, что, если я не хочу, образ не появится, – и я чувствую себя отлично…»

Вот и всё, что мы можем сказать об удивительной памяти Ш., о роли синестезий, о технике образов и о лето-технике, механизмы которой до сих пор остаются для нас неясными…

* * *

Теперь пришло время приняться за другую часть нашего рассказа – и мы обращаемся к ней.

Мы рассказали о том, как Ш. воспринимает и запоминает то, что до него доходит, как удивительно точна его память и как необычайно долго держатся вызываемые у него образы; мы видели их странное строение и ту работу, которую он должен над ними производить.

Теперь нам предстоит сделать экскурсию в его мир, его мышление, его личность.

Остается ли все, что было сказано, безразличным для его восприятия, для мира, в котором он живет? Мыслит ли он так же, как мыслим мы? И не возникают ли в нем самом, в его поведении, в его личности черты, необычные для любого другого человека?

Мы начинаем рассказ об удивительных вещах и еще много раз будем испытывать то чувство, которое переживала маленькая Алиса, которая прошла сквозь гладь зеркала и оказалась в таинственной Стране чудес…

Его мир

Человек живет в мире вещей и людей. Он видит предметы, слышит звуки. Он воспринимает слова…

Происходит ли все это у Ш. так, как у обычного человека? Или его мир совсем иной, чем наш?

Вещи и люди

Необычная память Ш. создает одно преимущество – в ней сохраняются воспоминания о тех далеких, ранних периодах его жизни, которые или не запечатлелись у каждого из нас, или вытеснились огромным числом последующих впечатлений, или же не оседали на том этапе, когда еще не была сформирована речь – основное орудие нашей памяти.

Чем мы располагаем из воспоминаний раннего детства? Несколькими неясными, тусклыми образами… Какой-то картинкой, приклеенной к крышке сундука… ступеньками лестницы, на которой когда-то сидел ребенок… ощущением шерстяного шарфа, которым его закутывали…

Мир ранних воспоминаний Ш. несравненно богаче нашего, и это неудивительно. Его память не превратилась в тот аппарат словесной переработки информации, которым она давно стала у нас; она сохранила те черты непосредственного всплывания образов, которые были свойственны раннему периоду формирования сознания. Мы можем в большей или меньшей степени верить тому, что он рассказывает, делая иногда попытки не только верить, но и проверить услышанное. Мы должны с обостренным вниманием прислушиваться к тем картинам, которые возникают перед нами, и с особенным любопытством относиться если не к фактам, в которых мы всегда можем сомневаться, то к тому стилю передачи, столь типичному для Ш., который мы сейчас наблюдаем.

«…Мне было еще очень немного…, может быть, еще не было и года… Ярче всего всплывает в памяти обстановка… Я не помню обстановки всей комнаты, я помню только обстановку того угла, где находилась кровать моей матери и “качелька”. “Качелька” – это такая кроватка с барьерами по обеим сторонам, а внизу такие закругленные досочки, и она покачивается… Помню, что обои были коричневые, постель белая… Вот мать берет меня к себе и кладет обратно… я чувствую движение… Я ощущаю чувство тепла и неприятное чувство холода. Очень ярко вспоминается мне свет. Днем это “так”, а потом – “так”. Это сумерки, а потом желтый свет лампы… становится “так”».

До сих пор все это не выходит за пределы тех образов, которые легко могут всплывать у каждого: у одного – ярче, у другого – более расплывчато.