Потерянный кров

— Будьте любезны заглянуть в свое будущее, господин начальник полиции, — сказал Марюс.

Адомас не шевельнулся.

Подошел Фрейдке и, взяв за плечи, повернул его лицом к люстре.

Кучкайлис стоял на стуле со связанными руками и петлей на шее. Лицо заплыло, отупело, крохотные глазки куда-то спрятались. Лацканы пиджака и паркет вокруг стула загажены; мутило от омерзительного запаха.

Марюс издали махнул рукой.

Белобрысый потянул на себя стул, и Кучкайлис с каким-то странным хрустом повис в воздухе. Повернулся одним, потом другим боком (люстра подозрительно раскачивалась над поникшей головой), наконец показал Адомасу спину, словно стесняясь своей позорной смерти, и так и остался висеть.

Адомас отвернулся. «Околел, как последняя скотина, — мелькнула мысль. — Не сумел умереть человеком». Поднял голову, с вызовом оглядел зал. Господа Дизе и полицейский сидели в прежних позах — напрягая шеи, как на виселице, отвернувшись к двери. Батраки кто перешептывался, кто, сгорбившись, уставился в паркет, но никто не смотрел на повешенного. Адомас только теперь заметил, что среди них нет Миграты, и ему стало легче на душе. «Все, что мне осталось, — это умереть мужчиной».

— Вторая люстра предназначается лично вам, господин Вайнорас, — с иронией сказал Марюс. — По правде говоря, вы не входили в программу сегодняшней ночи. Так уж совпало: приехали за одним, а в объятия попалась парочка. Какой дурак не воспользуется таким случаем? Так что готовьтесь, господин начальник полиции.

«Когда подойдут связывать руки, вмажу этому курносому — и за автомат… Если погибать, то лучше от пули».

— Жаль, Нямунис, что не ухлопал тебя в начале войны. Был случай, — тоже с иронией ответил Адомас.

— Хочешь разжалобить? Не старайся, ничего не выйдет.

— Знаю. Для того и явились, чтоб сводить старые счеты. Удивляюсь, как это Кяршис еще жив. А может, сегодня, проходя мимо, и его вздернули?

— Твоя сестра этого не стоит. Из-за нее я курице бы шеи не свернул. — Марюс хрипло рассмеялся. — По правде, мне и тебя жаль: все ж млекопитающее из класса двуногих. Но ничем не могу помочь: убийц и предателей мы уничтожаем.

— Сами при этом будучи предателями… Кому ты служишь? Этому чужаку?

Марюс презрительно усмехнулся.

— Героя из себя строишь? Каждая сволочь, припертая к стенке, со страху обделывается до ушей или корчит из себя смельчака. А результат в обоих случаях один. Вот сидят люди; может, не видели, как ты бродил по колено в крови, но знают, что давно заслужил петлю. Никто не посочувствует, не наденет мученический венец, не старайся.

— Но и тебя не оправдают, — огрызнулся Адомас, не глядя в сторону, но четко представляя себе вытянувшееся лицо господина Дизе. («Вот как умирает настоящий литовец, господин немец!») — От чьего имени ты судишь? Я не признаю советской власти. Для меня только одна власть законна — власть независимой Литвы. Она пока в Америке, но моя нация здесь, дома. Я служу своей нации…

— Помогая немцам уничтожать ее?

— Нам друг друга не переубедить: мы служим разным хозяевам. Могли выбрать золотую середину, как Гедиминас. Ладно, что поделаешь, не вышло… Но я не жалею, что выбрал Гитлера. Все-таки служить культурному барину приятнее, чем нищему мужику…

Скрипнула дверь. На пороге появился партизан.

«Если не удастся погибнуть от пули, через минуту буду висеть рядом с Кучкайлисом, — подумал Адомас. У него мелькнула мысль, что на счету Марюса они не первые, что он, Марюс, тоже замарал руки кровью, и на душе даже теплей стало. — Нет, все, что я сделал, было неизбежно, так и должно было случиться. Я убивал, защищая себя, здоровую часть нации. И мало убивал: не пощади я тогда Марюса, сейчас не стоял бы под дулом его автомата».

Марюс повернулся к вошедшему, который моргал, ослепнув от света, словно желая получше разглядеть труп, болтающийся под люстрой.

— Чего тебе, Медведь?

— Что-то неладно, товарищ командир. Надо закругляться!

— Заводите машину!

— На ходу, товарищ командир.

Фрейдке с белобрысым, не дожидаясь приказа Марюса, шагнули к Адомасу. В тот же миг звякнуло окно, за вышибленным стеклом мелькнул приклад автомата и раздался испуганный крик:

— На дороге машины! Немцы! Быстрей!

Глава третья

I