Потерянный кров

— Пожалуй, да, хотя мы с отцом, решив помочь людям в беде, не руководствовались столь солнечными перспективами, — холодно ответил Гедиминас, допив рюмку. — Вы бьете немцев, но знаете их, к сожалению, только как мишень. Пуплесене — что правда, то правда — они обобрали до нитки. Примерное наказание за мужа, так сказать. Будь ее хозяйство побольше, а едоков поменьше, уверен, они оставили бы семена, чтобы у нового хозяина было чем весной засеять поле. В первую мировую войну русский пленный рассказывал моему отцу, что как-то, вытеснив немцев с позиций, они нашли за окопами грядки, приготовленные под цветы. Это черта их национального характера — останавливаться на день, а поступать так, словно собрались век вековать.

— По тому, как они набивают людьми ямы, не скажешь, что они собрались здесь поселиться на века, — насмешливо заметил Марюс. — Им важно побыстрей разорить край и убраться к черту, оставив пустую землю для таких мыслителей, как ты.

— Нет, насколько мне известны основы национал-социалистской идеологии, они думают иначе: лишь очистив пространство от таких мыслителей, как Нямунис, Джюгас и иже с ними, они создадут на земле тысячелетний рейх, — шутливо ответил Гедиминас. — Но для них важно, Марюс, чтоб земля Джюгасов в будущем году не осталась под паром. Немцам нужен хлеб. А без семян и рабов хлеба не будет. Мы с отцом оказались непослушными рабами. Они пришлют управляющего, чтобы командовал нами, а то и прогонят с хутора. Но все равно, что бы ни случилось, нацисты не получат того куска, что достался Пуплесене и Путримасу.

Гедиминас замолк, поймав насмешливый взгляд Марюса. Какое-то время было слышно лишь позвякивание посуды и чавканье.

Культя предложил выпить еще по рюмочке.

— Беды тебе не желаю, Гедиминас, — сказал Марюс, когда рюмки были опустошены и мужчины налегли на закуску, — но думаю — слишком хорошего ты мнения о фашистах. Уступаешь им свое хозяйство, а не принял в расчет, что они могут и голову потребовать. Мне-то известны случаи, когда они убивали крестьян, не сдавших поставки. У них, конечно, не было заслуг и мученического ореола твоего отца — это были простые советские люди.

— Я беды не ищу, Марюс. Очень даже возможно, что случится именно то, что ты предсказываешь. Но это не меняет сути дела. Я поступил так, как должен был поступить порядочный человек, а последствия — они от меня не зависят. Я не мог не сделать того, что сделал, Марюс. Не умеющий плавать человек знает, что погибнет, а все-таки бросается на помощь утопающему. Чувство человечности, ответственность перед своей совестью иногда преодолевают страх смерти.

— Вот тут начинается истинное геройство, Гедиминас, — взволнованно заговорил Марюс. — Так умирают наши люди, так погиб Пуплесис. Но, видишь ли, одно дело умирать за чистоту своей совести, а другое — бороться, чтоб в будущем никому не пришлось марать рук кровью. Самому утонуть, так и не вытащив другого, красиво, благородно, но, прямо скажу, дешевка. А с нашей точки зрения и преступление. Не умеешь плавать — не суйся в воду. Поживи еще, научись. Зачем ненужные жертвы? Мало ли народу гибнет? Послушай, Гедиминас, я же тебе не предлагаю сразу же, допив чай, брать автомат и выходить из этого домика вместе со мной, хотя такой выход был бы разумней всего — потом может быть поздно. Я хочу, чтоб ты понял: твой путь ведет только к нам, Гедиминас.

Гедиминас растерянно молчал. Идя сюда, он приготовился к подобной атаке, но самогон разогрел кровь, и теперь ему казалось, что он сидит где-то у хорошего приятеля между деревенскими парнями, которые опрокинут еще по рюмочке, а потом выйдут на улицу и дружно затянут песню.

— К вам… да… может быть, — наконец вымолвил он. — Я могу пойти к вам, но буду ли я с вами душой, Марюс? Ты знаешь мое прошлое. Во времена Сметоны и потом. Я ведь тогда пошел к ним, но был ли я с ними? В сороковом пригласили вы — тоже пытался шагать в ногу. Ничего путного из этого не получилось. Не того я покроя человек, Марюс, никак не научусь плавать. Конечно, не составило бы никакой трагедии, если бы я умел спокойно проходить мимо тонущего, как большинство нормальных людей. Увы, тянет в воду — и все… Хорошо людям, которые преспокойно убивают другого и знают, чем оправдаться, если спросишь, почему это сделали. «Убил врага родины. Подлеца, убийцу…» А этот враг родины, воскресни он и пусти всю обойму в палача, пожалуй, ответит то же самое…

— Неужели война не научила тебя отличать жертву от убийцы? — вспылил Марюс.

— Нет. Она только доказала мне, на этот раз окончательно, что все мы — жертвы и все мы — убийцы.

— Ну и ну, — протянул Марюс. — Зачем так далеко заходить? Кого-кого, а себя, я думаю, ты хочешь выделить из этой компании.