Потерянный кров

— Да. Литовцы никогда не забудут, кого они должны благодарить за то, что снова развевается наш государственный флаг и мы без опаски поем свой национальный гимн, господин комендант.

— Не знаю… — Ропп встал. — Во всяком случае, я лично в этом не убежден. До меня доходят вести, что отношение коренного населения к немецким солдатам не таково, как в первые дни после освобождения. Цветы, которыми вы засыпали нашу армию, когда она перешла границу, давно увяли, а новых что-то не видно. Немецкие солдаты едят литовское сало и яйца, но даром им этого не дают: они должны выменивать их у крестьян на табак и сигареты. Ваши девушки очаровательны, милы, но они почему-то не замечают, что армия фюрера состоит из здоровых мужчин, для нормальной жизни которых недостаточно сытного обеда… Если мы хотим поднять боевой дух солдата до максимума, надо, чтоб он чувствовал себя как дома. Увы, увы… — Ропп обошел вокруг стола, чуть не задев плечом Адомаса. Это был стройный, среднего роста человек, он старался держаться истым немцем, но в движениях и в речи сквозили жемайтийская медвежеватость. Ропп остановился перед портретом Гитлера, несколько мгновений постоял, благоговейно, как перед алтарем, и снова сел. — Я не собираюсь делать из вас агитатора, господин Вайнорас, как тут поступали с вашими литовцами большевики, но вы обязаны приложить все силы, чтобы население поняло, перед кем оно в долгу за свободу.

Адомас слушал, глядя в сторону, не соглашался с комендантом, однако кивал:

— Понятно, ясно… Ja, ja…

— Германия должна получить грамм в грамм все продукты по государственному плану поставок. Предупредите крестьян, что каждый, кто оставит в поле хоть сноп, ответит перед военно-полевым судом. Ваша земля при немцах должна дать урожай не меньше, чем при Сметоне. Если крестьяне будут заниматься саботажем, отвечать придется вам, господин начальник полиции.

— Мне? — Адомас помрачнел. — Я могу отвечать только за себя и заранее уверяю вас, господин комендант, что сам не намерен саботировать. А что касается населения, то все будет зависеть от дальнейших обстоятельств. Большевиков на литовской земле тоже встречали цветами, а провожали…

Ропп вздрогнул и испытующе посмотрел на Адомаса.

— Большевики не выполнили обещаний, данных нашей нации, — продолжал тот, подавляя растущее раздражение. — Наши люди отлично помнят, что вещали по радио из Германии. Если вам угодно, я могу слово в слово повторить одно место из воззвания временного правительства Литвы к народу: «Мы хотим быть независимыми, мы готовы жертвовать собой и все отдать Литве». Народ подумывает, что пора бы осуществиться этим словам; поскольку это не так, люди скоро разуверятся и в немцах и в нас.

Пока Адомас говорил, Ропп нервно сжимал короткие толстые пальцы. Потом повернулся вместе со стулом к переводчику, примостившемуся у края стола.

— Странная нация! — Обращенная к Адомасу щека подергивалась. — Окажите любезность, подарите нам независимость… Как поношенные штаны или пару чулок… Вильсон в восемнадцатом оказал вам такую любезность, но дареной вещью не дорожат. Финны все поднялись, а вы протягиваете руки да еще благодарите, что вам надели наручники. Нет, господин начальник полиции, независимость нельзя выклянчить, ее надо завоевать!

— Декларация Вильсона осталась бы пустой бумажкой, если бы наши отцы не поддержали ее оружием. В братских могилах покоятся тысячи литовцев. А про сороковой год… лучше не будем. Вы же сами знаете, что истинные литовцы не благодарили…

— Зачем вы мне все это говорите? — Ропп с презрением смотрел на Адомаса поверх очков. — Мы же не за столом дипломатических переговоров. Я пригласил вас, чтобы вы приняли меры во избежание возможных неприятностей. А вы, вместо того чтобы трезво расценивать обстановку, начинаете философствовать.

— Это не философия, а факты. — Адомас хотел встать и уйти: вызывающее поведение коменданта бесило его. — Народ ждал свободы, и если вместо нее он получит… Простите, господин комендант, чем тогда его убедить, что все должно быть так, а не иначе?

— Пулями! — Очки Роппа холодно сверкнули. — У нас их достаточно, господин начальник полиции.

— Пулями? — машинально повторил Адомас.

— Кто не с нами, тот с большевиками. Третьего пути нет. Мы, немцы, призваны свершить историческую миссию — очистить мир от неполноценных людей и положить начало эре сверхчеловеков. Вы знаете, что сказал фюрер в книге «Майн кампф»? Арийская раса, как самая ценная часть человечества, должна похоронить под руинами прежней цивилизации все неполноценные расы. Те литовцы, которых не испортила славянская или еврейская кровь, входят в число арийцев и смогут влиться в великий германский народ, принять его культуру и пользоваться благами германской цивилизации.

— Или, говоря проще, они станут немцами, — мрачно заметил Адомас.

— Да, кто этого достоин. — Ропп снисходительно покачал головой. — Для представителей малого отсталого народа это — счастье. Вы должны быть благодарны судьбе за будущее своих детей и внуков.

Адомас крепко стиснул руки. Ногти впились в ладони.