Читаем Потерянный взвод полностью

Он забылся и продолжал страдать уже в своем наваждении. Хотелось ему пить, а мать, умершая в прошлом году, держала в руках кружку с ледяной водой. Он знал, что вода ледяная и мать сейчас забеспокоится, чтоб он не застудился. А в глубине души боялся, как бы мама не спросила его. Но она спросила – беззвучно, и лицо ее виделось, как под водой: «Как же ты, сынок, стал убийцей?» Кружка выпала у нее из рук и разбилась. Сергей закричал, заплакал, а мать повернулась и медленно пошла, ее прозрачная фигурка уменьшалась, подрагивала в синем воздухе, плыла, пока не исчезла навсегда. И лишь звучала неясно, будто дуновение ветра, как далекий перезвон, старая песня: «Лышу я тэбэ, дитэй я лышу, а сама пиду за Дунай…» А следом явились молчаливый Эрешев с лицом, которого на самом деле у него уже не было, Атаев, по привычке глядящий под ноги, Трушин, что-то тихо шепчущий, Воробей, бессмысленно и стыло улыбающийся… И уже из ямы-зиндана выкарабкивались не люди – тени, костлявые руки тянулись из черноты, и лиц у них не было. Как слепые, они суетно и беспокойно искали свое место. А поодаль стоял расстрелянный афганец и, опустив руки, по-прежнему ждал свой приговор. За ним смутной толпой проглядывали другие, но едва видно, будто в тумане. Стоял негромкий тревожный гул, казалось, все чего-то ждали и в тихих разговорах коротали время. И тогда Шевченко понял, что все они ждут именно его. Его охватил озноб: как он придет к ним? Внезапно гул исчез, тени стали наплывать, приближаться; первым был Эрешев, за ним – Стеценко с мертвым взором, все остальные. «Мы пришли за тобой. Настало время…»

Шевченко очнулся. Рядом валялась его куртка. Он туманно глянул на рукав, усеянный жирными мухами, они зудящей черной кашицей ползали по засохшей крови. Он содрогнулся, приподнялся на локтях.

Ущелье по-прежнему молчало. Наверное, сто лет оно не помнило таких побоищ и теперь испытывало ужас; кто знает, плачут ли камни, когда окаменевают сердца людей?

Шевченко только собрался было встать, чтобы обойти остатки роты, как появился Козлов. Он передвигался, согнувшись до пояса, и, кажется, принял эту походку навсегда как самую оптимальную и естественную. В руке Козлов держал какой-то кроваво-коричневый шмат.

– Печеночки хотите? – весело спросил он. – Тут козла забили.

– Какого еще козла, чего болтаешь? – нахмурился Шевченко, косясь на окровавленные волосатые руки Козлова.

– Приблудный козлик! Подбегает: не могу, говорит, больше, никакого житья от душманов, лучше убейте меня.

– Ладно, старые байки травить… – проворчал ротный.

– Берите, свеженькая! Я пробовал: сладенькая, на зубах повизгивает.

– Вытрись!

Козлов послушно обтер рукавом лицо, со скрипом провел пальцами по щетине.

– А это точно от козла? – подозрительно спросил Шевченко.

– Ну вы и шутите, товарищ капитан! А от кого еще?.. – и Козлов стал весело трепаться о том, как подстрелили его «тезку», а раненый, но еще живой Шарипов освежевал его, правда, мясо воняло и его мало кто ел. А Ркацители сказал, что Шарипов – круглый дурак, потому что у козла надо было сначала яйца отрезать, тогда б не воняло. Есть такая народная мудрость.

– Раненым дали?

– Дали…

Шевченко с брезгливостью взял печень, осторожно откусил сочную плоть, пленка мягко лопнула, рот наполнился солоноватой и одновременно сладкой массой. Он пытался сглотнуть, но сухое горло вызвало спазм. «Видела бы меня Ольга, – вспыхнула и исчезла пустяшная мысль. – И где ж тут достать слюнявчики и колготки?»

Моджахеды умолкли. Никто не подгонял их в атаку, и они, как тающий снег, незаметно стекли с гор.

Небо заволокло тучами, вокруг все благостно померкло, за фиолетовой завесой едва проглядывала лазурь, уже не раскаленная, а посвежевшая, притихшая.

Пошел дождь. Первые капли – ненастоящие, призрачно-обманчивые, падали на горячие камни и с шипением исчезали. Капли были теплыми, человеческой теплоты, потому почти не осязаемые. Потом дождь стал ливнем. За стеной падающей воды послышались приглушенные голоса:

– Каски подставляй, каски быстрей!

Люди ложились на спины, ловили ртами воду, размазывали ее по лицам. Вдруг вспыхнула молния, и за ней прокатился широкий, раскатистый удар грома. Ухо, привыкшее к грохоту артиллерии и иным разрывающим звукам войны, тотчас радостно и благоговейно восприняло этот феномен природы. «Совсем российский гром», – подумал Шевченко. Он тоже снял каску, дождь вымочил его до нитки, голова стала прилизанной и блестящей. Он посмотрел на отражение в маленькой лужице, скопившейся в камне. На него глянуло лицо командира разведчиков: безумные расширенные глаза, черная щетина, впалые скулы над усами. «Как мы похожи, капитан афганской войны…»

– Козлов! – позвал Шевченко. Голос утонул в густом шуме дождя. – Козлов!

Сержант вырос из дождевой стены внезапно, застыл по-обезьяньи, низко опустив руки.

– Обойди всех! Доложишь мне, какие потери. Вперед!

Козлов с готовностью исчез. Через некоторое время он вернулся. Мокрая куртка рельефно облепила его крепкий торс, чуб свис до самой переносицы. Бархатным голосом он доложил:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чёрный беркут
Чёрный беркут

Первые месяцы Советской власти в Туркмении. Р' пограничный поселок врывается банда белогвардейцев-карателей. Они хватают коммунистов — дорожного рабочего Григория Яковлевича Кайманова и молодого врача Вениамина Фомича Лозового, СѓРІРѕРґСЏС' РёС… к Змеиной горе и там расстреливают. На всю жизнь остается в памяти подростка Яши Кайманова эта зверская расправа белогвардейцев над его отцом и доктором...С этого события начинается новый роман Анатолия Викторовича Чехова.Сложная СЃСѓРґСЊР±Р° у главного героя романа — Якова Кайманова. После расстрела отца он вместе с матерью вынужден бежать из поселка, жить в Лепсинске, батрачить у местных кулаков. Лишь спустя десять лет возвращается в СЂРѕРґРЅРѕР№ Дауган и с первых же дней становится активным помощником пограничников.Неимоверно трудной и опасной была в те РіРѕРґС‹ пограничная служба в республиках Средней РђР·ии. Р

Анатолий Викторович Чехов

Детективы / Проза о войне / Шпионские детективы