Потерять и найти

Небо стало темно-синим, каким бывает, когда день переходит в вечер. К Карлу и Милли стремительно подошла Агата. Ее лицо казалось едва различимым в сгущавшихся сумерках, но походку Карл ни за что бы не cпутал. Создавалось впечатление, что Агата сражалась с воздухом, и воздух этот был плотным, как простыня, через которую ей приходилось прорываться.

– Ну, до завтра поездов не будет, – сообщила она, окруженная облаком пыли, точно силовым полем. – Зуб даю, та Стелла, или как ее, прекрасно об этом знала. Никогда не доверяй женщинам худее себя! Записывай скорее! И что теперь делать? Печатник! Я не собираюсь тут всю ночь торчать и на вас таращиться! Уже семь тридцать семь вечера! И у нас нет денег!

Карл вдруг осознал, что он здесь единственный мужчина, и разволновался. Понятное дело, в таком положении на мужчину возлагаются определенные надежды. Он чувствовал на себе взгляды всех женщин. Не только тех, что были с ним, но и целых поколений женщин из разных веков, стран и цивилизаций.

– Ну, – сказал он как можно более уверенно, – нужно что-то делать.

Он поднял вверх указательный палец, чтобы подчеркнуть важность сказанного. Потом принялся ходить туда-сюда, надеясь разбудить ту часть своего мозга, которая отвечает за принятие решений.

– Давайте…

– Спрячемся, – предложила Милли.

Карл задумался.

– Идея неплохая.

– Одна моя подруга как-то поехала в Калгурли! – заметила Агата. – Так и не вернулась! Черт знает, что с ней случилось! Никто не знал точно! Но я знаю! Небось в одном из этих борделей ошивается! Подрабатывает!

Агата глубоко вздохнула и резко закрыла рот. Судя по всему, что-то заметила. Схватившись за забор возле памятника с солдатом, она пристально на него уставилась.

– «Они не состарятся, – прочитала Агата, – ведь состаримся мы, кто остались».

Она словно приросла к земле.

– Ведь состаримся мы, кто остались, – повторила она и осторожно коснулась ладонью своего горла.

Милли просунула руки в прощелины между заборными досками и взглянула на нее.

– А что такое бордель?

Агата отвернулась от памятника и спросила:

– На что это вы пялитесь?

В ту же секунду на стоянку возле них заехал автобус. Он остановился, открылись двери. Это была Стелла.

– Семь часов, – сказала она.

– Прошу прощения? – Агата заглянула в автобус и встала в угрожающую позу, так широко расставив ноги, будто собралась драться.

– Поезд, старая вы ворчунья. Отправляется в семь утра.

– А я думала, это не твоя забота, – напомнила Агата.

– Я передумала, ясно? – ответила Стелла.

Милли Бёрд

Дом Стеллы издавал много разных звуков. Когда Милли наступала на пол, он что-то бормотал; в стенах и потолке будто сидели какие-то человечки, которые то ли пытались выбраться наружу, то ли, наоборот, – забраться внутрь… А может быть, и вовсе просто танцевали чечетку, кто ж его знает!

Весь дом походил на магазин подержанных товаров, как у Милли в родном городе: тут много разных и непохожих друг на друга вещей сложили вместе и заставили поладить. Милли каждый раз обнаруживала здесь что-то новое – то, чего раньше не замечала. Может, Стелла потому так и живет? Может, она любит забывать вещи и каждый раз их снова находить?

В ванне Милли строила целые города из мыльных пузырей: дома и небоскребы, подъездные дорожки и деревья, кладбища и магазины, школы, полицейские участки и почтовые отделения. Она так долго там просидела, что вода остыла. Стелла вытащила ее из ванны, завернула в полотенце и усадила перед обогревателем с красными светящимися лампами.

Потом Милли сидела за кухонным столом с Карлом и Агатой, а Стелла готовила для них спагетти. Мэнни тоже пустили на кухню, но стула для него не нашлось, поэтому Карл прислонил его к стене возле микроволновки. Проглатывая спагетти, Милли улыбалась манекену.

После ужина Стелла приготовила всем взрослым по чашке чая, а Милли дала миску мороженого. Агата и Карл отправились в гостиную.

– Мы позвоним твоей маме утром, – сказала Агата, выходя из кухни.

Милли осталась сидеть со Стеллой и Мэнни.

«Просто будь добра», – говорил раньше папа, и Милли видела: о доброте Стелла знает не понаслышке.

Милли смотрела, как Стелла дует на чай. Пар, поднимаясь, рисовал в воздухе силуэты, как рисовали их чашки с кофе в универмаге.

А что было бы, если бы все вот так дышали? Звери, люди, трава, деревья. Возле каждого вился бы и рисовал узоры дымок. У одних он был бы коротким и менялся быстро: от бега или сердечного приступа. У других, кто спит или смотрит телевизор, – длинным и медленным. И тогда казалось бы, что ты видишь музыку, если бы ее можно было увидеть. И мир был бы всегда наполнен этой музыкой дыхания.

Может, издавая последний вздох, мы выпускаем все наружу: свои воспоминания, свои мысли; все, что хотели сказать и говорить не хотели; все картинки у себя из головы, на которых танцует пар от кофе и папа смотрит на тебя в последний раз; и ощущение грязи между пальцев; и ощущение ветра, мчащегося навстречу; и все краски, все цвета на свете.