Потерять и обрести

Сначала она бежала рысью по опушке рощицы, а потом свернула на заметную только привычному глазу горную тропу в гуще деревьев. Низкий розовый осот покрывал землю, в некоторых местах густой, как ковер. Иногда попадались звериные следы, которые вели в одном направлении, к неожиданно появившейся реке. Отбиваясь длинным блестящим хвостом от насекомых, жужжащими тучами висевших над водой, лошадь переправилась на другой берег. Каролина подобрала свои босые ноги из стремян в складки одежды. Это движение стоило ей усилий, и она тут же почувствовала, что из нее медленно сочится теплая жидкость. Боли она почти не ощутила. Она не испугалась. Ей казалось, что с кровью из ее тела уходит всякое напряжение.

Ею опять овладела глубокая апатия. Лихорадочное ожидание конца пути погасло. Даже ее фантазия, которая так часто рисовала ей момент встречи, была неспособна оживить ее. Казалось, что после стольких обманутых надежд она утратила способность радоваться.

Река становилась шире и шире. Мелководье у берегов поросло камышом. Стрекозы размером с колибри сидели на ярко-голубых чашечках цветов, их радужные крылышки с прожилками сливались с ними, образовывая новые причудливые растения.

Где-то за деревьями раздавались резкие крики хищной птицы.

Лошадь остановилась, подняла голову и заржала. В чащобе раздался треск, и из-за деревьев вышел араб в белом бурнусе, открывавшем только его глаза. За красным широким поясом были заткнуты кинжал и пистолет. Без слов он подошел к лошади, протянул ей на ладони финики и погладил ее. Его черные глаза в сеточке морщин мельком взглянули на Каролину и на секунду задержались на ее белых руках. Он взял лошадь под уздцы.

Деревья почти сомкнули кроны над их головами. Земля вокруг стволов была покрыта фиолетовым ковром цветущего мха, по которому бегали солнечные зайчики. Казалось, только природа вызывала сейчас какие-то эмоции у Каролины. Ее бессловесность действовала благотворно на ее опустошенную душу. Покой исходил от нее, покой, неведомый человеку, который навеки утратил его, лишь только начал думать.

Стало светлее. Широкие золотые полосы тянулись вдоль стволов. Открылась просека. Перед палаткой горел костер. Над ним висели медный котел, пустой вертел. У входа в палатку появился второй араб. Мужчины обменялись парой слов. Тот, который привел ее, протянул ей руку.

Каролина спрыгнула с лошади. Она чувствовала страшную слабость, но кровотечение прекратилось. Ее лицо все еще было скрыто под плотной чадрой, и пот струился по коже, попадал в глаза. Земля под ногами дышала теплом. Воздух был раскален от жары. И, однако, ей вдруг стало зябко. Араб молча показал туда, где просека уходила вниз, где речное русло расширялось, и над поверхностью воды возвышалась мужская фигура.

Широкополая шляпа из небеленых волокон растений скрывала его лицо. Босыми ногами он стоял в источнике, питавшем небольшое озеро и реку. Мелкая чистая вода кишела рыбой с красной чешуей. Широкие рукава его блузы заколыхались, когда он поднял руку. Острие двузубца блеснуло на солнце. Брызнул переливающийся фонтан чешуи, когда он метнул копье, и оно вонзилось в спину рыбы.

Каролина была рада, что песок скрадывал шум ее шагов, что черная чадра закрывала лицо. Все это поможет ей в предстоящий момент так же как просторы пустыни, сухое горячее дыхание которой ощущалось уже отсюда. В замкнутом помещении ей было бы страшно встретиться с ним, страшно задохнуться и быть раздавленной лавиной накопившихся чувств. А здесь природа была настолько мощной, что человек все, что его волновало, становились ничтожными. Вытаскивая пойманную рыбу на копье из воды, мужчина обернулся. Он громко приказал что-то слугам, но язык вдруг перестал повиноваться ему.

Будто окаменев, стояла Каролина, прислушиваясь к чужому голосу и глядя на лицо, скрытое в тени шляпы. Это был Рамон Стерн!

Каролине казалось, что жизнь сейчас покинет ее. Она превратилась в пустой сосуд, в котором задерживается дыхание пустыни, нарастая до громкого шума. Все, чем она когда-то была, ее сила, мужество, надежда, любовь – перестало существовать. Даже вопросы! Случилось ли что-нибудь с герцогом – она ничего не желала знать! То, что там стоял не он, – ничего хуже она не могла себе представить. Даже весть о его смерти не могла поразить ее больше. А если он был жив и что-то иное задержало его – она не желала этого знать. Она стояла и, не мигая, смотрела через черный батист своей чадры, наносившей на мир сетку тонких трещин, какие бывают на старых картинах. Она сорвала чадру с лица, сбросила шаль с головы.