Потерявшая имя

— Не вам рассказывать мне о войне, сударыня! — закричала Елена, вскакивая и подступая к графине с таким видом, словно собиралась с нею сразиться. — Я прошла сквозь ад и выжила только благодаря моей любви к Евгению! А вы мне предлагаете его забыть?

Прасковья Игнатьевна поморщилась, настолько слова Елены показались ей высокопарными, годящимися для какой-нибудь трагедии в духе Расина. Эта девица непременно бы разжалобила Владимира Ардальоновича, но на нее такие речи никогда не действовали даже в юности.

— Не думаешь ведь ты, дорогая моя, что в наши трудные времена Евгений женится на бесприданнице? — произнесла она с безжалостной усмешкой, меряя взглядом пылающую от негодования девушку. — Дядюшка не даст тебе и ломаного гроша в приданое.

— Вы… Вы ничем не лучше моего дядюшки! — сдавленно выговорила Елена, с ужасом встречая этот жесткий взгляд. — Нет, вы хуже! Вы лгали, когда говорили, что желаете нашей свадьбы, и потому я только что видела в вас последнюю опору в этом мире! Что ж, теперь и вы объявите меня авантюристкой, чтобы я оставила вашего сына в покое?!

— Если честно, мне никогда не нравился выбор Евгения, — невольно отводя глаза, отвечала Прасковья Игнатьевна, — но я уважала твоих родителей…

— …и мое приданое! — добавила девушка с презрительной усмешкой. Губы у нее дрожали. — Да, вы страшнее дядюшки, много страшнее! Про него весь свет знает, что он негодяй, так по крайней мере его и остерегаются, но вы, вы — вас ведь считают порядочной женщиной! Как страшно вы можете обмануть!

— Что за бред! — воскликнула оскорбленная Прасковья Игнатьевна. — Я сейчас прикажу вас вывести!

— Не трудитесь! — Елена сделала шаг к двери. В ее голосе зазвучала такая металлическая нотка, что графиня невольно опустила руку, протянутую к сонетке звонка. — Я уйду сама и больше не потревожу ваш покой.

— Так будет лучше для всех, — почти беззвучно сказала ей вслед Прасковья Игнатьевна, обращаясь больше к себе самой. Она с ужасом представила встречу немощного Евгения с Еленой, которую он уже похоронил в своем сердце. Сын ни разу не вспомнил о бывшей невесте. Стоявший на его бюро портрет девушки, который графиня заботливо обрядила в черную рамку, он молча спрятал в ящик, положив лицом вниз. На этом все было кончено — так полагала Прасковья Игнатьевна.

Выбежав во двор шуваловского особняка, Елена вдруг осознала, что ей больше некуда идти, не у кого просить защиты. От этой мысли по телу прошел озноб. Она присела на скамью, запорошенную снегом, чтобы собраться с мыслями. В этот миг из дома выбежал знакомый ей мальчишка и, не заметив в шаге от себя Елену, пустился вприпрыжку к воротам.

— Вилимка, куды тя несет, на ночь глядя? — крикнул ему кто-то невидимый в сумерках, наполнявших двор.

— В тиятр, — гордо ответствовал мальчуган. — Барин послал, отнесть первый ахт. — И он потряс папкой, которую держал подмышкой.

— А разве тиятр на ночь не запирают? — спросил тот же голос.

— Не-а! — рассмеялся в ответ Вилимка. Видно было, как ему нравится интересное поручение графа. — Там по ночам рапортируют! — исковеркал он незнакомое слово.

— Вона что! — лениво удивился голос, но мальчугана уже след простыл.

«Барин послал?! — насторожилась Елена. — Какой барин?» Она знала, что Прасковья Игнатьевна уже восьмой год вдовеет и как-то в минуту откровенности призналась ее матери, что по гроб останется верна своему Владимиру Ардальоновичу. Но ведь она сама только что сказала, что война многое перевернула с ног на голову. Может быть, графиня все же вышла замуж? Или Евгений находится в доме, а его мать скрыла это? «А если он уже с кем-то помолвлен? И за новой невестой дают хорошее приданое?» Ей непременно нужно было увидеть того, кого Вилимка назвал барином.

Расположение комнат в доме Шуваловых не составляло для нее тайны. Елена постаралась обойти гостиную на тот случай, если Прасковья Игнатьевна до сих пор находится там, через узенький коридорчик, ведущий в комнаты прислуги. Дворовые люди, встречавшиеся на пути, узнавали Елену и кланялись ей. «Все меня помнят, все узнают, — лихорадочно кивала в ответ она, — но при этом попробуй доказать, что ты — это ты! Спокойно дадут ограбить среди бела дня!»

Добравшись до комнаты Евгения, она тихонько постучала. За дверью не было слышно никакого движения. Елена хотела тотчас уйти, но не удержалась, чтобы не заглянуть в комнату возлюбленного, может быть, в последний раз.

Она вошла тихо, на цыпочках. Здесь ничего не изменилось, будто бы и не было войны, ужасного пожара, французской оккупации. Все те же книжные шкафы вдоль стен, тот же мягкий персидский ковер на полу, в котором нога тонула по щиколотку, то же тиканье высоких напольных часов, мелодичный перезвон которых был ей знаком с самого детства.