Потерявшая сердце

На следующее утро, не сговариваясь, Евгений и Павел поднялись почти одновременно и очень рано. Выйдя к завтраку, они решили не беспокоить княгиню. Князь оделся настоящим денди, будто собрался с визитом в самый высший свет. У него было приподнятое настроение, он мурлыкал что-то по-английски. Вынув из жардиньерки крупную махровую фиалку, он вдел ее себе в петлицу. Пролистал утреннюю газету, чему-то усмехнулся, чему-то поморщился. Принялся завтракать и тут же отодвинул тарелку, заявив, что сыт, и готов ехать немедленно.

— Надо полагать, причина твоего волнения — очаровательная табачница? — не выдержал Евгений.

Князь поднес к губам палец, оглянулся на дверь и сказал тихо, вкрадчиво:

— Умоляю тебя, дорогой мой, это всего лишь игра.

— Нет, брат, меня не обманешь, — покачал головой Шувалов, — ты влюбился. И влюбился не шуточно, в то время когда судьба готовит тебе счастливое отцовство.

— Ты читаешь мне нотации! В твоем-то возрасте? Ай-ай-ай! — Тот натянуто рассмеялся. — Неужели ты всерьез полагаешь, что я могу влюбиться в лавочницу?

— Влюбиться можно в кого угодно, даже в тюленя, — философично заметил молодой граф. — Только я тебя прошу об одном! Не предпринимай никаких попыток к сближению с этой женщиной, не дай разгореться страсти. Иначе Ольга обо всем догадается, а ей, в ее положении, совсем нельзя волноваться.

— И как же, интересно, она догадается? Разве ты ей расскажешь?

— Нет, Поль, ты сам себя выдашь. Чего стоит одна эта фиалка в петлице! Любая женщина тотчас поймет, что ты влюблен! — Евгений вырвал злосчастный цветок из петлицы и бросил на стол.

— Честное слово, мне иногда кажется, что это ты меня старше на пятнадцать лет, а не наоборот, — нахмурился Головин. — Ну хочешь, дам тебе слово, что между мной и этой табачницей никогда ничего не будет.

— Лучше поклянись.

— Чем же?

— Здоровьем своего будущего ребенка. — Евгений смотрел на брата так сурово, что, если бы Прасковья Игнатьевна могла видеть сына в этот миг, она узнала бы в нем себя.

— Хорошо, — смиренно произнес Головин, подавленный строгостью собеседника и серьезностью момента. — Клянусь…

Зинаида встретила гостей лучезарной улыбкой.

— Вы скоро вернулись, господа! Неужели уже весь табак выкурили?

— Мадам, — резко обратился к ней Евгений, — вы нас обманули.

— Вам не понравился мой табак? — возмутилась табачница.

— Табак ни при чем. Вы сказали, что не знаете графини Елены Мещерской, однако вчера она вошла в ваш дом. — Шувалов говорил строго, но стоявший за его спиной князь весело подмигивал и посылал торговке взгляды, полные обожания. Лавочница то хмурилась, то начинала улыбаться.

— Так чего же вы хотите от меня? — развела она руками, явно наслаждаясь произведенным на князя впечатлением.

— Проводите нас к графине!

— Это никак невозможно, господа, — хладнокровно ответила лавочница. — Барышня действительно ненадолго остановилась у меня, но ее уже здесь нет. Сегодня утром уехала в Павловск.

— Как уехала? — опешил Евгений.

— Обыкновенно, на извозчике.

— Поль, нам надо немедленно ехать в Павловск! — воскликнул Евгений. Он был не готов к такому повороту событий и растерялся. — Я предчувствую что-то недоброе!

— Надо, так поедем, — легкомысленно ответил Головин. Мысли его были направлены совсем в другую сторону. «Зачем я поклялся, дурак! — ругал он себя. — Ведь красотка уже сегодня была бы моей!»

— Ехать вам никуда не стоит, — вмешалась Зинаида. Она смотрела на Евгения с цепкой насмешкой во взгляде. — Вы ведь граф Шувалов, не так ли? Барышня велела передать вам вот это, если появитесь. — И она протянула графу свернутый лист бумаги.

«Милый мой Эжен! — писала ему по-французски бывшая невеста. — Я знала, что вы все равно будете искать встречи со мной, и совершенно напрасно. В силу сложившихся обстоятельств, я уже никогда не стану вашей женой, как бы нам обоим этого ни хотелось. Я не могу обо всем говорить, но знайте, я нисколько на вас не в обиде и давно простила. Прощайте, мой друг! Не поминайте лихом. И пусть Бог никогда не отвернется от вас, как он отвернулся от вашей Елены».

Пока Евгений читал письмо, князь и Зинаида не проронили ни слова. Они только смотрели друг другу в глаза, но взгляды эти говорили слишком откровенно. Щеки прелестной табачницы пылали огнем, грудь высоко вздымалась. Зинаида впервые испытывала подобное волнение. «Неужели я влюбилась? — спрашивала она себя. — Я думала, что ненавижу весь род мужской!» «Господи, как я мог поклясться здоровьем своего ребенка! — продолжал ругать себя князь Павел. — Она божественна хороша! Я умру, если не буду ею обладать!»

Прочитав письмо, молодой граф скомкал его в кулаке и молча вышел из лавки.