Потерявшая сердце

— Убери с глаз долой! — рассердилась она. — Вы бедствуете и еще бросаетесь авансами! Если я решусь ехать, то деньги уж как-нибудь раздобуду! Сколько ты пробудешь в Москве?

— Дня три-четыре.

— Через два дня я дам ответ…

«Нет, он сошел с ума, старый черт, — ругалась про себя карлица, оставшись одна. — Хочет, чтобы я пустилась в путь в осеннюю хлябь, по бездорожью!» Вместе с тем ее терзала мысль, что если Яков просит об этом, значит, ему действительно плохо и он боится не дожить до следующей весны. Еще через минуту она уже думала о Цейце с нежностью: «И вовсе он не черт, да и не такой уж старый — всего-то сорок семь лет…»

Князь Илья Романович не первый день ломал голову над неразрешимой задачей. Каким образом графу Обольянинову, принявшему внушительную дозу яда, удалось не только встать с постели, но и, спустившись во двор, забраться в карету и бежать? Одно из двух: либо яд потерял свои губительные свойства, либо графу кто-то помог. Первое предположение у него уже возникало в связи с чудесным выздоровлением Глеба, на которого яд поначалу действовал, а потом вдруг перестал. «Может быть, зелье выдохлось? — недоумевал Белозерский и тут же сам себе возражал: — Вряд ли! Я ведь видел, как Обольянинова корчило и бросало в пот. При смерти был и вдруг очнулся… Значит, кто-то посодействовал»… Он перебирал в уме слуг, одного за другим, и находил, что любой из них мог бы продаться. «Был, был помощник, — мучился Илья Романович. — Кто-то раздобыл ему противоядие». Князя посетила неожиданная мысль, от которой ему окончательно стало нехорошо. «Так ведь и Глебу наверняка кто-то помогал!» Евлампию он не подозревал, прямолинейная шутиха точно ничего не знала, иначе давно подняла бы шум. А вот Архип… Он стар, недогадлив и глуп как пробка, но как раз, когда князь отдал старика в слуги младшему сыну, Глеб неожиданно пошел на поправку.

«Сам старик противоядия бы не выдумал, но он мог исполнять чью-то волю… Ну, если Архип служил кому-то на стороне — запорю насмерть старого дуралея!» — стиснул кулаки Белозерский. Он не спрашивал себя, кто мог затеять у него под носом интригу, спасая жизнь ребенка, кому это выгодно. Князь желал найти виновного и осуществил свое намерение немедленно.

Стоял погожий день, дети играли во дворе под присмотром Архипа и Евлампии. Пользуясь моментом, Белозерский, никем не замеченный, вошел в комнату младшего сына. Ее аскетически скромное убранство не говорило о том, что в ней обитает ребенок. Здесь не было ни игрушек, ни дорогих иллюстрированных книжек, как в комнатах Борисушки, здесь отроду не водилось рыбок или птиц. На стенах, оклеенных серыми дешевыми обоями, не было ни единой картинки. Лишь в темном углу чуть виднелась крохотная грошовая иконка с Богоматерью и младенцем Иисусом. Ее повесил Архип, и Глебушка ничего не сказал на это самоуправство старому слуге. Мальчик никогда не молился, как ни упрашивали его нянька и старик. Верил ли он в Бога? Верил ли вообще во что-нибудь? Он оставался загадкой даже для тех людей, которые находились при нем неотлучно.

Комната была меблирована скудно. Тут стояли небольшой круглый столик, пара тяжеловесных стульев, кровать, тумбочка и огромный старинный ореховый буфет, почерневший от времени. Илья Романович уже не мог припомнить, по какому случаю приобрел и зачем поставил сюда это громоздкое чудовище с бронзовыми канделябрами по бокам, с ручками в виде львиных голов, с барельефами на дверцах, изображающими сцены охоты. Этот предмет, уместный в буфетной, не годился для детской комнаты и резал глаз. С него-то князь и начал обыск. Чутье его не обмануло — он обнаружил на полках несколько книг на латыни, а также разнообразную стеклянную посуду — склянки, банки, колбы, — предназначенную для химических опытов.

— Что за дьявольщина?! — воскликнул он.

Еще более красноречивой оказалась тумбочка, в которой стояли те самые пузырьки с «лекарствами», предназначенными извести Глеба. Одного взгляда на них князю хватило, чтобы сделать вывод: пузырьки наполнены другой жидкостью. Он открыл один из них и осторожно понюхал. Аромат показался ему странным и неприятным, отдаленно напоминавшим запах полыни. Илья Романович поморщился.

Очередь дошла до кровати Глеба, и тут все прояснилось окончательно. Под подушкой был спрятан средневековый фолиант. Раскрыв его, Белозерский прочел по-латыни:

— «Яды и противоядия»…