Потерявшая сердце

В парке двигались толпы веселящихся масок, гремела музыка, и этот призыв не был услышан. Однако кое-кто все-таки откликнулся. За спиной Афанасия возникла тонкая тень его спутницы.

— Ты что, снова разбойничать вздумал? — всплеснула она руками.

— Вовсе нет, сестрица, — ласково ответил ей Афанасий, пряча за пазуху нож. — Мы только одолжимся костюмами у этих добрых людей и поплывем дальше.

При этом он приподнял поверженного им господина за ворот расшитого золотом восточного халата. Господин изображал какого-то турецкого пашу, причем, в довершение достоверности, оказался совершенно лысым, когда Афанасий содрал с него чалму.

— Да-да, забирайте все, — залепетал лысый господин, придя в себя, и сам начал раздеваться.

Его спутница, наряженная в костюм лесной нимфы, прижалась спиной к дереву и дрожала всем телом.

— Сударыня, — сложив руки на груди, обратилась к ней Елена, — вы совершите великодушный поступок, одолжив мне платье. Я должна непременно увидеть вдовствующую императрицу, а в таком наряде, как у меня, это невозможно. Я верну вам платье, как только поговорю с императрицей…

Женщина смотрела на нее расширенными от ужаса глазами и продолжала дрожать. От страха она явно не поняла обращенных к ней слов. Тогда Елена, не видя другого выхода, взяла ее за руку и, продолжая успокаивать, повела в кусты, где они смогли переодеться. Женщина подчинилась покорно и в ответ на благодарности и обещания, которыми сыпала графиня, не вымолвила ни звука.

Не прошло и четверти часа, как Афанасий и Елена подплыли к Пиль-башне. В своих новых роскошных костюмах они беспрепятственно сошли на берег, смешавшись с веселящейся толпой.

— Как вы думаете, виконт, возможна ли революция у нас в России? — продолжал донимать де Гранси великий князь.

Они стояли на берегу Круглого озера. Здесь было тише, темнее, чем на главных аллеях и дорожках. Фейерверки, то и дело взметавшиеся над парком, призрачно освещали мужественный античный профиль Николая. Его серьезное вдумчивое лицо, царственная осанка навели виконта на мысль: «Вот кому пристало сидеть на русском троне! Да только третий сын в царской семье вряд ли когда-нибудь удостоится такого права…»

— Разве не было у вас Пугачева? — ответил он вопросом на вопрос.

— Это не то! — решительно отмахнулся Никоим. — Пугачев объявил себя царем и собрал под свои знамена отчасти обманутых им, отчасти недовольных, а в основном диких инородцев. А ваша революция свергла монархию как государственный строй, провозгласила республику и уравняла в правах все сословия, даже евреев!

Глаза великого князя гневно блестели, рот кривила нервная усмешка.

— Что ж, Ваше Высочество, — спокойно проговорил де Гранси, — такой исход событий неизбежен, если монарх относится к своим подданным, как к домашнему скоту…

— Что это значит? — насторожился Николай. — Объяснитесь!

— Наш король не хотел ни во что вникать и презирал свой народ, в то время как страна катилась в пропасть. Все сословия были недовольны правлением Людовика. Даже многие аристократы приветствовали революцию…

— Вы говорите так, будто являетесь одним из этих самых аристократов. Неужели вы смогли бы принять Республику? — допытывался Никоша.

Виконт ответил не сразу, выдержав долгую паузу:

— Если бы к власти пришли «умеренные», то есть жирондисты, среди которых было много моих друзей, возможно, я бы и принял Республику…

— И это говорите вы, человек, пытавшийся спасти королеву? — возмутился великий князь.

— Приди к власти «умеренные», не было бы якобинского кошмара и королева не умерла бы на эшафоте, — пояснил де Гранси. «И моя девочка была бы сейчас со мной», — грустно добавил он про себя.

— Тогда был бы жирондистский кошмар! — пылко возразил Николай. — Разве не с их согласия казнили короля?

— Людовика невозможно было спасти, Ваше Высочество. Его казни требовала вся Франция…

— Но ведь вы — офицер, вы присягали королю…

— И я не изменил своей присяге! — не менее страстно возразил Арман. — В отличие от многих, присягнувших впоследствии Конвенту.

— Однако в мыслях изменили, — поникнув головой, почти шепотом сказал великий князь.

Неизвестно, чем бы закончился этот жаркий спор, если бы на аллее, ведущей к Павильону Роз, в колеблющемся свете фонарей не показалась одинокая фигура человека без маски, в генеральской форме.

— Алекс? — встрепенувшись, воскликнул Николай.

— Никс? — запросто обратился к нему генерал. Приметив незнакомца, он тут же поправился, поклонился великому князю и чопорно произнес: — Ваше Высочество…

— Ты уже виделся с матушкой? — без церемоний спросил Никоша.

— Я только что с дороги…

— Извините, я вас не представил друг другу, — опомнился Никоша. — Виконт де Гранси, капитан английского фрегата. Александр фон Бенкендорф, генерал-майор, мой друг. — И тут же, с упреком сказал: — Алекс, маман ждала тебя еще на прошлой неделе, не находила себе места. Знаешь ведь, как она недолюбливает Ростопчина.

— Пожалуй, я его тоже недолюбливаю, — усмехнулся Бенкендорф.

— Напрасно, дружище, — покачал головой Николай. — У матушки с ним личные счеты, а между тем Ростопчин — герой и настоящий патриот.