Потерявшая сердце

— Ваше Величество, — завизжал, словно ужаленный шершнем, Челноков, — а эта девица — его сообщница! Она с ним заодно! Она ограбила мою спутницу! С угрозами утащила ее в кусты и там раздела! Сейчас она стоит перед вами в ворованном костюме!

Наступила гнетущая тишина. Слышно было только, как тяжело дышит связанный Афанасий.

— Это правда? — тихо спросила императрица.

Елена почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног.

— Мы… одолжились костюмами у этих господ, — едва выдавила она наконец, — чтобы попасть в парк… Мы обязались их вернуть…

— Хватит! Довольно слов! — закричала шокированная Мария Федоровна.

Елена, уже ни на что не надеясь, смиренно опустила голову. Афанасий не выдержал ее унижения.

— Ваше Величество! — хрипло взмолился он. — Это я во всем виноват! Не погубите сироту! Она чиста и невинна…

— Уберите его! Немедленно! — топнула ногой императрица. — Это настоящий скандал! Не желаю больше ничего слышать!

Солдаты схватили Афанасия и поволокли его в сторону дворца. Толпа перед ними расступалась. Беглый каторжник не желал идти и упирался.

— Ваше Величество, не дайте свершиться злодейству! — крикнул он императрице. — Девушка ни в чем не виновата…

Ему заткнули рот кляпом.

Мария Федоровна, отвернувшись от Елены, сделала знак окоченевшему Фрицу Гальтенгофу. Вымокший клавесин вновь принялся издавать пронзительно-жалобные звуки, напоминавшие плач испорченной шарманки. За спиной у юной графини раздался знакомый злорадный смех. Это дядюшка праздновал победу. Она не обернулась, ничего не сказала ему. Елена не в силах была поднять глаз, чувствуя, с каким недобрым любопытством ее разглядывает толпа. Но не все смотрели на нее с презрением. Де Гранси стоял, опустив голову, в глубокой задумчивости.

— Что прикажете делать с девицей, Ваше Величество? — обратился к вдовствующей императрице начальник гарнизонной службы.

— Делайте то, что должны делать, — равнодушно ответила та.

Гаугвиц подошел к графине, продолжавшей стоять на коленях, приподнял ее за локоть и довольно вежливо сказал:

— Сударыня, пройдемте в карету.

Елена послушно поднялась и последовала за полковником. За ними потянулся хвост любопытных масок, желавших видеть развязку.

Когда Фридрих Гальтенгоф запел, обнаружилось, что любимый певец императрицы безнадежно охрип.

Тем временем великий князь Николай и Бенкендорф прогуливались по парку. За разговорами о политике и о войне они не заметили, как перестал дождь. Никоша предлагал укрыться в Павильоне Роз и выпить там по чашке кофе, но Александр был непреклонен. Ему не терпелось предстать перед Марией Федоровной, так долго ожидавшей его возвращения с театра военных действий.

— Матушка увлечена сейчас средневековыми ужасами, на которые так щедр наш сладкоголосый Фриц, — заверял его великий князь. — Поэтому лучше дождаться окончания концерта.

— Ну-ка, прислушайся, Никс, — превратился в слух Бенкендорф. — Я больше не слышу музыки.

— Верно, — последовав его совету, кивнул Никоша. — Возможно, Фридрих взял антракт, он ведь все-таки не механическая кукла.

Они прибавили шаг и вскоре оказались на Главной аллее. Там стояли готовые к отъезду кареты, толпился народ. Даже издали чувствовалось какое-то небывалое оживление.

Великий князь схватил за рукав ливреи пробегавшего мимо лакея:

— Что там происходит?

— Беглых каторжников поймали, Ваше Высочество! — выпалил тот.

— Откуда тут взялись каторжники? — изумился Никоша.

— Как с неба упали! Ограбили важного чиновника с дамой, раздели их и привязали к деревьям. Переоделись в краденое платье и пробрались во дворец, к вашей матушке…

— Зачем?

— Видать, жалоба у них какая-то была, у разбойников, — неуверенно пожал плечами тот. — Да матушка-императрица не больно-то стала их слушать. Велела заковать в кандалы и отправить в Сибирь…

Встревоженные этой дикой историей, великий князь с Бенкендорфом бросились ко дворцу. Как раз в это время им навстречу одна за другой тронулись две кареты. В первой под присмотром гарнизонных солдат ехал связанный по ногам и рукам Афанасий. Его действительно должны были снова заковать в кандалы и отправить по этапу в Сибирь. В другой карете, в сопровождении полковника фон Гаугвица, ехала Елена. Начальник гарнизона понятия не имел, что ему делать дальше с этой не то графиней, не то мошенницей. Выяснив, что та какое-то время проживала на Седьмой линии, у сестры беглого каторжника, он решил свезти девушку в Василеостровский острог.

— Вам придется некоторое время провести в остроге, — по-прежнему очень вежливо сообщил он. — Там вы будете дожидаться высочайшего решения на свой счет.

— А дожидаться в другом месте я не могу? — наивно поинтересовалась девушка.

— Увы, — сочувственно покачал головой фон Гаугвиц, — вы ведь совершили преступление…

«И это не сон? — спрашивала себя Елена. — Все происходит наяву?» Она отвернулась к окну, глотая слезы, и в тот же миг вскрикнула. В окне появилась страшная маска Прозерпины. Богиня рассмеялась тонким, фальшивым голосом.

— В тюрьме сгниешь, дуреха! — прокричал Илья Романович фальцетом. — И никто тебе не поможет! Уж я об этом позабочусь, уж я умаслю твоих тюремщиков!