Потерявшие солнце

На Лахтинскую он поворачивать за ней не стал. Прошел вперед и, сделав крюк, вернулся назад по Чкаловскому. Спрятавшись под козырек какого-то магазина, закурил. Ждать он умел. Это была основа профессии. Мысли о ближайшем будущем роились в голове вперемешку с размышлениями о прошлом. Он подумал, что предусмотрительно соорудил тайничок в Ковалево, чувствуя, что когда-нибудь придется поработать исключительно на себя. Он подумал, что Анна стала очень сильной его стороной, позволяя ему не рисковать до самого последнего момента. Он подумал, что Анна стала очень слабой его стороной, потому что она – всего лишь Анна. И еще он подумал, что есть вещи, о которых надо думать поменьше. Тем более, что осталось недолго.

Хлопнула дверь парадной напротив. Она внимательно оглядела улицу и направилась в сторону «Чкаловской». Один за другим начали зажигаться фонари.

Ни в метро, ни в полупустом автобусе Цыбин не заметил ничего подозрительного. Он догнал Анну возле квартиры и приобнял за плечи. Она отворила дверь и рухнула на стул в прихожей.

– Господи! Как у меня гудят ноги.

– Да, ты могла бы быть чемпионом по спортивной ходьбе.

– Я буду вознаграждена?

Он с удовольствием отметил изменения в ее настроении. Исчезли безразличие и усталость.

– Что пожелаешь?

– Тебя, и неоднократно.

– У меня завтра тяжелый день.

– Пораньше начнем. – Она встала и, раздевшись, прошла на кухню. – Есть хочешь?

Он прошел в ванную:

– Что-нибудь легкое, типа бутербродов.

Струя воды, шипя, побежала в раковину.

Анна просунула растрепанную голову в дверь:

– Иди стели и освобождай ванную. Я принесу все в постель…

* * *

Ему пришлось встать и открыть форточку. В комнате было не продохнуть от запахов любви. Анна ничком лежала поверх одеяла, раскинув руки. Она только порывисто вдохнула, когда холодный ноябрьский воздух коснулся ее тела. Цыбин, встав на цыпочки, некоторое время подставлял лицо ветру, затем взял со стола пепельницу и рухнул рядом с ней.

– Ничего себе отдохнул перед трудным днем.

Он глубоко затянулся.

– Сколько времени?

Ее глаза оставались закрытыми.

– Четверть девятого.

– Если сейчас заснешь, то будешь спать как ребенок и выспишься.

Он затушил сигарету и поцеловал ее в плечо. Она вытянулась в струнку и со стоном потянулась как кошка.

– Ползу в душ.

Цыбин заложил руки за голову и закрыл глаза. Завтрашняя работа не представлялась слишком сложной. На изучение цели у него было достаточно времени – вся жизнь. Он еще раз прокрутил все в голове. Вроде никаких изъянов. Конечно, возможны эксцессы. Вот, например, из квартиры на последнем этаже. Он отбросил эти мысли. Переигрывать что-либо поздно, да и элемент случайности всегда присутствует. Издержки профессии.

Анна вернулась в халате и со стаканом минералки в руке.

– Хочешь?

Он покачал головой.

Она присела на край кровати и отпила глоточек.

– Тебя никогда ничего не мучает?

Он не ответил.

Она подошла к окну и, отдернув штору, посмотрела во влажную ноябрьскую темноту.

– Я знаю. Ты не любишь таких разговоров. Прости… Ты не мог не заметить – я стала нервной. Я устала. Выдохлась. Износилась. Просто стало страшно за душу. По ночам ко мне приходят черти. Они танцуют и скалятся. Мерзость… Ты не думай… Я выдержу… Ведь осталось недолго… Ты сам говорил… Обещал… Помнишь?.. Ведь это правда?.. Скажи мне… Слышишь? Цыбин?

Она оглянулась.

Он лежал на спине, вытянув руки, и спал. По крайней мере так казалось.

* * *

Водоворот начинался глубоко внутри, набирал силу, рос, ширился и устремлялся вверх, к горлу. Антон в очередной раз судорожно сглотнул, гася тошноту. Голова плыла где-то отдельно от туловища. Тело казалось горячим и невесомым. Веки были плотно сварены друг с другом, и разлепить их не было никакой возможности. Кисло-горькая корка полностью покрывала язык и нёбо. В висках ухало. Хотелось оказаться в Арктике, блаженно зарывшись с головой в многовековой лед. Вместо этого он зашевелился, пытаясь стянуть с себя одеяло и подставить тело осенним сквознякам.

– Антоша, тебе плохо? Может быть, водички принести?

Голос исходил словно из шахты, заполненной ватой. С трудом дошло, что это голос Ольги. Значит, он как-то попал домой. Последнее, что зафиксировала память, это фужер в руке Рощина, настежь открытая дверь «Василисы» и свой собственный голос, выводящий «Моторы пламенем пылают…». Как его принесло домой? Глаза не открывались. Постель качнулась, и босые ноги зашлепали прочь по полу. Через минуту в губы ткнулся восхитительно холодный край чашки.

– Антоша, попей, легче станет.

Божественно ледяной кефир хлынул внутрь, унося отвратительные привкусы во рту и опасные брожения в животе. Даже голова на секунду прояснилась. Он с трудом открыл глаза. Лицо у Ольги было участливое, почти сочувствующее.

– Оль, я ни хрена не помню. Как я доехал?

– Тебя Сережа Рощин привез на такси. Вы оба еле на ногах стояли. Я ему предложила переночевать, но он сказал, что машину не отпускал, а его ждет компания длинноногих манекенщиц.