Он улыбается, притягивая ближе к своему боку тощую суку, он мягко целует её в висок, его глаза лишены эмоции, но с одной стороны вызывающая ухмылка растягивает уголки его губ.
Он надсмехается надо мной.
Моя
— А ну вставай, мать твою, или в этот раз я воспользуюсь другим концом на её голове, и она не проснётся — могу тебе это гарантировать.
Я вижу сомнение в выражении его лица, он не думает, что я это сделаю.
Его челюсть сжимается, глаза напрягаются, и я практически выдыхаю от облегчения, когда он медленно…
— Эй! Мотня. Ты, бл*дь, наверху? Скажи мне, что ты пассивный, Люк. И это сделает мой день.
Голос Грима взрывается снизу, и я крепко зажмуриваюсь, сжимая до скрежета зубы, чтобы остановить себя и не нажать на курок, чтобы, бл*дь, прекратить всё это.
Джеймс замирает. Коварная улыбка на его лице преображается в широкую усмешку, когда он прекращает шевелиться и практически прижимается к голой шлюхе в его руках.
Они похожи на любовников.
Я хочу искупаться в её крови.
— Если Вы оба молчите, значит один из Вас делает что-то не так, — снова вопит Грим, и я клянусь, что вырежу ему симметричный шрам на другой стороне лица.
— Если ты не спустишься вниз, то потеряешь туза в рукаве, — вполголоса надсмехается Джеймс, перед тем как склоняется, чтобы понюхать шею девочки.
— Я поднимаюсь. Я хочу посмотреть. Этот длинная дорога за рулём превратила мои яйца в синие. Может они смогут найти немного успокоения?! — дразнится Грим одновременно с тем, как я слышу, что он делает шаг на первую ступеньку лестницы.
Я злобно зыркаю на Джеймса в предупреждении, но ублюдок даже на вздрагивает. Он возвращает мне свой собственный пустой взгляд. Нет никакой угрозы в его глазах, просто ещё большее количество той же пустоты, которую я начинаю, бл*дь, ненавидеть.
Я сую пистолет обратно в кобуру и разворачиваюсь из комнаты, для разнообразия хлопнув за собой дверью. Если сука проснётся, он сможет заставить её замолчать.
— Оставайся внизу, Грим, — бормочу я, когда его изувеченное лицо показывается над краем лестницы. — Если не хочешь разбудить своего дорогого братца, а ты же не хочешь? Ну не после того, как я затрахал его до безсознательного состояния.
— Ты душил мудака, пока он не отключился?
— Мужик никогда не рассказывает о своих любовных похождениях, ты же это знаешь, — журю его я, пока наступаю на него и заставляю развернуться, чтобы спустится с лестницы.
— Если хочешь выторговать сексуальные тайны, думаю, я с удовольствием послушаю, какова на вкус обнаженная пи*да Каллии.
Мой брат не по общей крови, но по пролитой, замирает и поворачивается ко мне с убийственным взором.
— Кал — моя жена. Заговоришь о ней так снова, и я вымою твой рот с отбеливателем и железной щёткой. И не пропущу ни одного грёбаного пятнышка.
Именно это он попробует сделать. Грим изобретательный, если не долбанутый сукин сын.
— Полегче, брат, — предупреждаю я. — Я не желаю ничего знать о твоих супружеских проделках, в точности, как я уверен, что ты не желаешь ничего знать о том, кого и как я трахаю. Достаточно игр. Ты просто пытаешься добраться до Джеймса. А сейчас… — он заходит на кухню передо мной и тут же хватает хлеб со столешницы, вытаскивает один из своих ножей, и отрезает толстый ломоть. — Почему ты приехал на двенадцать часов раньше? Где Коул?
Точным движениями он начинает намазывать масло на хлеб, и я не могу сдержаться и не ухмыльнуться, когда он произносит:
— Какой долбанный дикарь поиздевался над маслом? Даже одичалый типа меня знает, что, бл*дь, не стоит хватать его сбоку, а только сверху — вот так, — и он начинает демонстрировать мне надлежавшую технику намазывания масла.
— Я так понимаю, ты распыляешь внимание золотой рыбки? — бормочу я, пока он запихивает пол куска в свой рот и начинает жевать. — Где Коул? И все остальные? Или ты снова перестал принимать свои лекарства и забрёл сюда в одиночку?
Он втыкает нож в стол, пока сверлит меня взглядом, а затем продолжает запихивать остальную часть хлеба в свой рот.
— На хер, лекарства, — бормочет он с полным ртом. — Они наводят бардак в твоей душе. И отвечая на твой вопрос: Коул в сарае с командой из двадцати человек, отобранных для этой работы. Он командует им располагаться на ночлег. Мы закончим это дерьмо с Фёдоровым на рассвете.
Он вытаскивает нож из стола и щёлкает им между пальцами как цирковой трюкач.
— И так, — начинает он, переводя свой пристальный взгляд над моим плечом к дверному проёму. — Где мальчик-любовник?
— Ты имеешь в виду своего брата — Джеймса? — парирую я. — Это не ругательство, Грим. Давай повторяй за мной: Джеймс — мой брат. Эй Люк, где мой брат?
Его глаза сужаются, губы сворачиваются в трубочку.
— У меня не осталось место для братьев. Вакантные места — заняты.
Я улыбаюсь из-за его презрения к мужчине, которого он не знает и не желает знать, несмотря на их общую родословную.