Потерявший веру

Его шаги синхронны с моими, но его дыхание становится неровным, и я улыбаюсь от знания того, что я для него запланировал.

Одиннадцать. Двенадцать. Тринадцать.

— Ну, конечно же, ты не можешь себе позволить провести электричество сюда вниз, — шутит он, но это слабая попытка почувствовать уверенность в себе.

Четырнадцать. Пятнадцать.

Мои ботинки достигают полированного бетонного пола, и я не вижу смысла в дальнейшей задержке. Моя рука находит выключатель на стене, и единственная голая лампочка шипит от электричества, освещая новый предмет мебели, что я установил под ней.

Джеймс проходит мимо меня и подходит к предмету, его рука тянется вниз и проводит по мягкой коже.

Он смеётся. Его улыбающиеся глаза находят мои, в них смесь освобождения и разочарования.

— Кровать? — недоверчиво спрашивает он. — У тебя внизу есть надёжно запетое место с кожаной кроватью? Как ванильно.

Его слова не насмешка — они дразнят.

Я оглядываюсь и пытаюсь увидеть всё, как видит он. Кровать императорского размера, матрас покрыт нежной мягкой чёрной кожей. Чёрные шёлковые подушки. Четыре столба не каждом углу смогли заставить выглядеть эту кровать невинно. До тех пор, пока я не нажму кнопку, чтобы выдвинуть их вверх, а затем другую, ту, что выдвигает металлический балдахин из стены. Он накрывает кровать как крыша, оба изделия из металла, красивые и мрачно привлекательные, особенно, когда Джеймс поворачивается ко мне на звук цепей.

— Раздевайся, — приказываю ему я прежде, чем вытаскиваю туза из рукава и демонстрирую ему, что ещё есть у меня в загашнике. Если ли бы он всё ещё не лечился, я бы растянул его подтянутое тело на балдахине под потолком, выставив на обозрение каждый дюйм его мускулов и кожи. Все его отверстия были бы готовы принять то, чем бы я не пожелал их наполнить. Но он бы не кончил. О НЕТ. Он бы провёл в таком состоянии часы. Я бы использовал его, балансируя на самом краю, а затем бы раскрасил его безупречную кожу моим семенем. Я бы оставил его так — обсыхать с моими мазками. А затем бы вернулся и проделывал это снова, снова и снова.

Его бы член наливался, краснел и болел. Его яйцам потребовалось бы лишь лёгкое нажатие, чтобы взорваться. Но я бы не позволил. Я бы не позволил ему кончить, пока он бы не начал умолять. И что-то мне подсказывает, что потребуется очень много времени, чтобы Джеймс подчинился мне в этот раз.

Чтобы не произошло с ним после того, как Лили пырнула его в Венгрии — это изменило его.

Но, вот он я, чтобы вернуть его.

Он моргает, как будто не слышал моей команды, так что я направляюсь к одной из стоек, выстроившихся в ряд около дальней стены, и выбираю инструмент для работы. Удерживая его скрытым сбоку, я иду прямо к нему и смотрю на него сверху вниз.

— Ты меня вообще слышал? Или ты выбрал неподчинение?

— Я не останусь, — кидает он в ответ.

Штука в моей руке выходит на первый план и разрезает переднюю часть его рубашки от шеи до талии, прежде чем он смог понять, что сейчас произошло. Две половинки ткани расходятся в стороны, и я, используя наконечник маленького, острого ножа, сдвигаю материал с его плеч так, чтобы тот собрался на его запястьях.

Он ухмыляется. Не такой реакции я ожидал.

— Здесь есть пуговицы.

Я игнорирую его подразнивающий тон.

— Каждый раз, когда ты отказываешься повиноваться — я возьму сам. Ты должен это запомнить.

— Ты не хочешь, чтобы я повиновался, — заявляет он, его голос подчеркивает последнее слово, в то время как я аккуратно обвожу кончиком моего ножа вокруг его левого соска, наблюдая затем, как он сморщивается в твёрдый бутон.

— Я наслаждаюсь твоим подчинением также сильно, как и твоим сопротивлением.

Это правда. И я снова удивлён тем, что высказал ему её по доброй воле.

— Я уезжаю через два часа, — подаёт он голос снова, в то время как я перемещаюсь, чтобы проделать то же самое с его вторым соском, только он вздрагивает, и зарубки моего ножа оставляют длинную совершенную линию в сантиметр под его тёмной ареолой. Появляется кровь, но она не сочится. Она скапливается там в соблазнительные маленькие пузырьки, готовые для меня, чтобы их попробовать.

— Аххх, — выдыхает он, когда я обвожу небольшой порез языком, испивая его сущность, перед тем как начать сосать его сосок ртом и обрабатывать кончик моими зубами.

Его тело дрожит, жесткая длина в его штанах прижимается к моему бедру.

— Ты уедешь, когда я позволю тебе, — заявляю я, прекращая любые прикосновения и отстраняясь от его тела. Это оставляет во мне чувство странного лишения, и я отчитываю себя за жажду его тепла. — Тогда я скажу тебе в последний раз: я ожидаю твоего повиновения. Ты же не хочешь, чтобы я поставил метки где-нибудь ниже твоего пояса, хотя я весьма наслажусь этим. А теперь раздевайся.

Джеймс впивается в меня взглядом. Его вызов — чистый афродизиак, но, когда я поднимаю мой маленький нож лишь на дюйм в предупреждении, он начинает действовать.