Потешная ракета

С вечера разожгли мужи костры меж обозами, выставили многочисленные дозоры в два круга – за стеной монастыря да за становищем. Сидели неусыпно возле костров дозорные, сменяя друг друга. Самооборонный отряд слободских, вооруженных топорами и дрекольем, всю ночь обходил Дудкино. А перед самым рассветом, когда мрак, как известно, гуще всего, вдруг напал на всех до единого стражников неодолимый сон, словно угорели все разом от незримого облака, выплывшего из незримой печи. (После твердо решили мужи, что впали дружно в сонное забытье из-за хмельного медового пития, в кое враг, сделавшись невидимым и пробравшись в стены монастыря, подлил сонного зелия.) Затрещали костры, выбросив последние снопы искр, огонь стал затухать. Зашумел вершинный ветер. Вздрогнули и запрядали ушами кони. Забилась скотина в монастырских овинах. Закукарекал безвременно петух. И вдруг темный вихрь с горящими глазами, весьма похожий на тень огромного волка, спрыгнул с сосен на крышу монастырского виталища и пронесся сквозь кельи, вылетев из стены трапезной! Сие своими глазами видели старцы, стоявшие во всенощной молитве и потому не пившие хмельного меда. Крикнуть об том старцы не могли, ибо сжала у всех ледяная десница голосовые жилы, так и стояли каменными столпами. А потом заходили по монастырскому двору огни, словно кто-то летал над подворьем с лампой или свечой. Следом пошли падать вещи: раскатились дрова, выплеснулось из бочки водой, вылетели одна за другой железные скобы из стены мастерской, где писали днем монахи божественные книги, и, наконец, сами собой распахнулись монастырские ворота. Раздался тут такой посвист, от которого закачались березы, так что одна, самая старая и наполовину усохшая, разломилась на две части, словно от грома.

И не успел свист замереть, как со всех сторон на стены с дерев слетели, качаясь на веревках, разбойники в надетых на лица кожаных харях с отверстиями для глаз. И то лишь спасло монастырь, обоз и слободу Дудкино от смерти, что игумен, также не пивший медов и стоявший на коленях пред иконой, почувствовал холод, шумы и ветры и догадался, что вершится сие руками дьявола. Быстро нашел игумен нужную страницу в древлеписной книге и отчитал особую молитву против диавольских козней. А когда рекши: «Изыди! Аминь!», вся братия – монахи, обозники, дозорные в Дудкино – очнулись, как от толчка, и ринулись рубиться с разбойниками. Не ожидали те, что чары зелейные и дьявольские так скоро покинут обозников, и дрогнули. Порешив отступить, бийцы условным свистом стали собирать ватагу воедино, тут-то путь им и отрезали подоспевшие дудкинцы с топорами в руках. Зело обозленные на душегубцев, из-за коих давно уж в страхе пребывала слобода, они рубили направо и налево, только хрясали кости да жилы… Вот догнали последних троих разбойников, пытавшихся скрыться, и уложили их на месте, как вдруг меж кострами появился главарь шайки, – узнали его по богатой одежде, мехам и серебряной накладке в виде черепа, висевшей на груди. Главарь достал неведомо откуда небольшую серебряную же сулею, отпил из горлышка и на глазах крещеного народа стал оборачиваться в волка. Пока все, обомлев, глядели на зверя, тот начал расти, расти, изверглись из лобной кости изогнутые рога, и взвился он в нощное небо со страшным воющим стоном и смехом, какой бывает иной раз у пьяной ведьмы. Мужи, бывшие рядом, кинулись было к костру и подпрыгнули даже, надеясь ухватить крутящийся дымный хвост, а Олексей выпалил из огнеметной пищали, но разбойник исчез из виду. Ратники истово перекрестились, а к ним уж бежал с воплем игумен, вооруженный изрядных размеров крестом, крича, что был то сам дьявол.

Придя в себя, с победоносным гвалтом дружно пошли в монастырь, где разместились, как могли, – кто в трапезной, кто во дворе, – и подняли кружки с медом, теперь предусмотрительно налитым из другой бочки. В сей праздничный момент и выбрались из кельи Феодосия с Олексеем. На радостях и поддавшись уговорам стрельца, она даже выпила полкружки пития, отчего по пищной жиле, а затем по всем членам разлилось животворящее тепло. Выслушав монахов-самовидцев, сызнова рассказывавших о видениях, Феодосия схватила Олексея за рукав и, приложив другую руку к яремной ямке под своею шеею, вскрикнула:

– Значит, через келью мою дьявол проникал?! То-то меня такой ужас обуял, какого никогда в жизни не знала! Как только дьявол меня не зарезал! Ведь на поставце нож лежал! А коли нож ночью на виду оставить, лукавый пырнет в шею. Может, он и замахивался, ибо чуяла его дыхание на лице, да вовремя вскочила и принялась крестить воздух!

– Ну теперь долго жить будем, – весело сказал стрелец, – коли из лап дьявола вырвались.