Четыре толстенькие тетрадки, такие, кажется, в старину называли "в коленкоровом переплете". Пролистал. Не слишком разборчивый грубовтый почерк, желтая бумага. Автор, видимо, слишком старался, выводя увесистые буквы, отчего вязь получилась на вид основательная, но по сути нечитабельная. Почему-то пришло в голову сравнение с аляповатыми дворцами нуворишей на Рублевке: внушительно, а жить противно.
Еще среди тетрадок затесались несколько вовсе пожелтевших листков. Ну, а венчал посылку еще один листочек, сложенный вчетверо. Поверху начертано: "Глубокоуважаемому Михаилу Викторовичу". Не любит Миша все эти закивоки, они судом попахивают. Отложил он все это послание в долгий-долгий ящик, точнее, закинул на антресоль, памятуя слова бывшего своего начальника, к сожалению, отошедшего ко Господу, Виктора Саныча Козлова: "Ничего не надо выбрасывать".
Минуло месяца четыре. Само собою, Миша уже и забыл о послании. А потому, когда по телефону некто пробубнил: "Я Александр...", мобилизовав арсеналы памяти, припомнить того Шурика из глубинки Жуков не смог. В конце концов, звонивший сам восстановил утерянное звено, вкрадчиво так заявив: "Ну, вы посылку-то... Прочли?" Александр уверил, что просто обязан передать письмо, причем, поклялся почему-то, что больше никогда не осмелится беспокоить. Ах, да, посылка! Дурацкие тетради...
Договорились снова пересечься в метро, в центре зала. Само собою, Жуков слазил на антресоль и откопал эти "коленкоровые" тетради. Выудил однажды проигнорированное письмо и все же прочел:
"Привет из Беловодья! Глубокоуважаемый Михаил Викторович! В наш затерянный в суете цивилизации "медвежий угол" изредка попадают газеты. В основном мы их используем по назначению, простите, бытовому, но, наткнувшись на один из Ваших очерков, я вдруг открыл для себя, что есть еще люди, которые на нас, "охламонов" с далекой периферии смотрят не как на японских макак в зоопарке, а с искренним уважением. Как минимум, Вы переживаете за судьбу подлинной, глубинной Руси, за что огромное Вам спасибо! С той поры как я открыл Вас для себя как автора, всю прессу, которая добирается в наши болота, перелопачиваю в поисках Ваших очерков. Вырезаю их и складываю в отдельный ящик. Нашим непременно даю читать. Не все разделяют мои восторги. Большинство считают, вся пресса от сатаны, а потому ее используют исключительно утилитарно. Но я лично считаю, есть совестливые люди даже в Ваших кругах.
О себе. Меня зовут Алексей, фамилия - Найденов. Часть моей биографии, а также история моего появления в Беловодье содержится в тетрадях, прилагаемых к сему посланию. Тетради эти включили мои записи за последние полтора года. В последнее время я получил настолько неожиданный опыт, познакомился со столькими необычайными людьми, что не смог удержаться, чтобы не доверить факты бумаге. Не скрою: посылаю Вам мои опыты в писательстве надежде, что Вы оцените мои труды и рассмотрите вопрос вероятной публикации. Если посчитаете мои потуги слабыми - смело выбрасывайте, данная рукопись имеет копии. Литературного опыта у меня немного, но он все же есть. Давно еще, в интернате я что-то пробовал сочинять, однако, некоторые обстоятельства вынудили меня надолго отойти от писательства. В колонии мне, правда, довелось трудиться редактором стенгазеты нашего отряда, однако, творческим данное занятие назвать можно с натяжкой.
Мне думается, рассказ о тех людях, среди которых мне довелось жить, будет поучительным. Они свободны - как физически, так и духовно. И это главное. В Беловодье я по-настоящему родился, или (простите за пошлость) прозрел. Свои записи посылаю Вам без какой либо надежды. Извините за навязчивость и не обессудьте.
И еще: они довольно субъективны и вовсе не претендуют на истину. С почтением, искренним уважением и творческих Вам успехов! Найденов Алексей"
Тетради пронумерованы. Миша раскрыл ту, на обложке которой аккуратно было выведено - почти продавлено шариковой ручкой: "Часть N1. Копия. Найденов А.М." В самом низу забавная, но мрачноватая приписка: "Правда горька, но без нее наша жизнь ничто".
Раскрыл тетрадь, попытался разобрать почерк. Вот начало:
"...Если жива мать моя, которую я никогда не знал, теперь бы я точно ей сказал: "Спасибо, что ты мне дала жизнь!" Раньше я в порыве отчаянья частенько твердил: "Кой черт ты меня произвела на свет да кинула, з-з-з-зараза!" Хотя, если уж правду говорить, все равно люблю ее... с-с-суку. Ведь в самые трудные моменты жизни моей я верил, что только мама способна меня спасти и защитить. Ох, противоречива душа человеческая. Столь раз я за свои злополучные годы слышал это поганое "Выблядок!", что и... а вот и не знаю даже, что. Душа моя давно истерлась в злословии, я уж думал, нет в ней уже места для любви.