Потешный русский роман

Юлия Ивановна

~~~

26 февраля 2009, 09.38

Юлия, кажется, один из ваших поэтов написал: жить в Петербурге — все равно что спать в гробу. Я часто вспоминаю эту фразу, когда думаю о тех убийственных четырех месяцах, которые провел в Санкт-Петербурге, и надеюсь, что на сей раз убийство действительно произошло.

Я решил, что, несмотря на неустойчивую погоду, буду хоть иногда выходить из дома. Не скажу, что мне так уж этого хочется. Светает поздно, а темнеет так рано, что я, увлекшись работой над переводом, часто не замечаю, что наступил вечер. Я закопался в книги, их отыскали по моей просьбе, хоть и не сразу. Теперь я сравниваю изображения и описания, которые нахожу на страницах фолиантов, с собственными сегодняшними впечатлениями. Таков один из моих недостатков, Юлия, им часто страдают те, кто пытается создать нечто надежное из такого хрупкого материала, как память.

Я действительно каждый день ненадолго выхожу из дома, но лишь для того, чтобы попасть в другие интерьеры. Видите ли, Юлия, я посещаю самые разные места, смотрю на вещи, которые Вы храните, и мне кажется, что многие из них, уж простите, в действительности никогда не существовали. Все дело в цветах, в сомнительной свежести и слишком аккуратной упаковке. У Вас никогда не возникало чувства, что в Санкт-Петербурге много иллюзорного? В этом городе было столько пожаров, революций, разрушений, войн и несчастий, что он просто не может являть взглядам людей благородную патину времени. Я приехал из мирной страны, где давно забыли названия даже тех немногих битв, что имели место на ее территории, и потому способен почувствовать разницу.

Я посещаю квартиры Ваших великих писателей — Вы очень ими гордитесь — и всякий раз ухожу до невозможности опечаленным. Зачем все это? В чем нас хотят убедить? Что вот здесь все еще сидит призрак Александра Блока, там стоит Анна Ахматова, тут макает перо в чернильницу Достоевский, а неподалеку умирает на кожаном диване Пушкин? Да, на том самом диване, с которого в феврале 2009 года взяли образец крови. Зачем? Чтобы провести исследование новейшими научными методами и доказать, что экскурсоводы рассказывают ошеломленным посетителям чистую правду: Александр Сергеевич скончался от раны именно на этом диване. Идет поиск истины, Юлия, но какой? Что случалось с этим диваном, столовой, коврами, книжным шкафом и безделушками каждый раз, когда город-мученик впадал в безумие? Ленинградцы пережили девятьсот дней блокады, съели всех собак и кошек, сожгли всю мебель, до последнего стула, но к реликвиям не прикоснулись. Когда я вхожу в дома, где когда-то жили известные люди, я не ощущаю там их присутствия — ведь им даже не удавалось закрыть двери своих коммунальных квартир, а вижу лишь ледяной холод, который так вымораживал здания, только что умерших от лишений людей с почерневшими лицами, которых не всегда удавалось похоронить. Известно ли Вам, Юлия, что как только трупы начинали остывать, вши перебирались на живых? Блокадной зимой мороз сковывал не только природу, но и людей, и у них не было сил оплакать умерших. Где в этом ледяном аду был диван Пушкина? Кто умирал на кровавом пятне? Когда человек умирал, родные иногда несколько недель не выносили его из квартиры, чтобы получать хлеб по карточке. Как их звали? Что они читали? Каких писателей сожгли первыми? Ленинградцы гибли от голода. Падали замертво на улице, и редкие прохожие обшаривали их карманы, если хватало сил наклониться.

Многочисленные свидетельства совпадают, Юлия, дольше всего люди помнили не разрывы бомб, уничтожавших дороги и заводы, производившие продовольствие, а легкий скрип полозьев по снегу, который под другими небесами мог бы показаться поэтичным. На санках везли покойников — сотни тысяч тел — к общим могилам. Часто женщины везли на санках своих умерших отцов, мужей и сыновей, зашитых в простыни. Да, немного силы сохранялось именно в женских руках, во все времена только они были способны вынести невыносимое. Этот факт потрясает меня, думаю, все войны и блокады длились бы куда дольше, если бы армии состояли из женщин. Пожалуй, на этом мне стоит остановиться, Юлия. Некоторые вопросы неуместны, да что там — большинство вопросов! — когда невообразимое все-таки случилось.

Берегите себя,

Жан Либерман

26 февраля 2009, 22:47

У нас принято думать, что нет ничего сильнее судьбы. Вы наверное уже поняли это. О таком не забудешь. Сам строй языка на это указывает. В русском предложении подлежащее очень слабо и редко что решает. Действие направлено на него. С нами столько всего случается в моем языке, Жан! Читая Ваши письма, я очень точно понимаю, что Вы — человек иной культуры и по-другому смотрите на мою страну. Я долго не осознавала этих различий. Потом выучила английский и французский. Много путешествовала. Я не решаюсь обсуждать эту тему с окружающими, особенно на работе. Не хочу, чтобы меня считали фантазеркой, говорили «она попусту тратит время» или что-нибудь похуже.

Но с Вами мне нравится говорить о таких вещах.

Юлия