Потом наступит тишина

Так о чем я говорил? Да, поскольку ты оказался в безвыходном положении, то ты должен понять, что у нас, — задумался он, — то есть у тех, с которыми ты вместе сражался, очень мало шансов победить. Очень мало, — повторил он. — Надежда на то, что красные отдадут Польшу без боя, лопнула как мыльный пузырь. Они могут остаться здесь надолго.

— Значит, — прошептал Олевич, — им принадлежит будущее. Иногда бывает страшно, — сказал он громче, — находясь среди них, в их армии, возмущаясь и злясь по каждому поводу, сознавать, что в принципе они правы. Ведь это тоже Польша.

— Это все детский лепет. Есть одна Польша, к которой мы привыкли, с ее военными традициями, культурой, особенностями нашего строя, антирусскими настроениями, составляющими краеугольный камень нашего национального существования и, наконец, с нашей пятилетней борьбой и тем особенным польским климатом, непостижимым для господ из Лондона и Москвы.

— Но трудно себе даже представить, что было бы, если бы мы не боролись против немцев вместе с Советами.

— Это, парень, тоже одна из политических комбинаций, а не истинная вера. Наша вера — это величие и независимость Польской республики.

— Те тоже говорят о Польше, которая будет простираться до исконно польских земель по Одре. Но сначала надо разбить Гитлера.

— Спорить с тобой я не собираюсь, но послушай, что я тебе скажу. Поражение Гитлера — это уже неоспоримый факт, в политическом плане не имеет большого значения, сколько продлится еще сопротивление Германии. А для нас падение Германии не означает еще победы.

Мы пролили столько крови. Наши лучшие люди погибли в Варшавском восстании, никто за нас не заступился, и было бы наивно думать, что наша судьба кого-то интересует. Послевоенное соотношение сил в Европе, по всей видимости, даст возможность господам из Люблина держать правительство в своих руках. Это, однако, не означает, что мы должны бездействовать. Наоборот, на нас возложена необычайно важная миссия: мы должны направить волю нашего народа на оказание сопротивления, сохранение независимости и… польских обычаев, польских политических традиций…

Сидевший на стуле старичок своей манерой разговора напоминал преподавателя закона божьего в гимназии. Стефан отметил, что высказывания Адвоката отнюдь не лишены пафоса.

— У нас нет иного выхода, — продолжал хозяин дома, — мы впишем в историю Польши свою страницу, несмотря на то что за каждую фразу в ней нам придется дорого расплачиваться.

— То есть?

— Слышал ли ты когда-нибудь о таком приказе: солдат не должен покидать свой пост до самого конца, даже под угрозой смерти. В истории нашей родины не раз бывало, что командир вынужден был отдавать такой приказ.

Стефан вдруг вспомнил лежавшего на опушке леса Котву под обагренным пожаром небом и как потом рядом появились батраки из бараков. Убийцы Котвы могли их даже видеть, если продолжали еще прятаться в кустах.

— А где Янек? — спросил Олевич, уже не слушая Адвоката.

Старичок поморщился и помрачнел, воспоминания о сыне причиняли ему боль. Машинально он потянулся за сигаретами.

— Совсем забыл, что бросил курить… От тебя ничего скрывать не стану. Мне удалось освободить его от призыва в Войско Польское и отправить в Люблин. Ведь там раньше, чем где-либо, откроют какое-нибудь учебное заведение.

Ах, вот оно что! Олевич сидел на стуле, сгорбившись, с трудом открывая глаза, казалось, что он спит. Голос Адвоката доходил до него откуда-то издалека. Тот уже перешел от общих рассуждений к более конкретным делам. Олевичу дадут гражданскую одежду, и он явится в Лукуве по адресу, который он, естественно, должен запомнить — записывать запрещено. Оттуда его переправят в отряд, которым командует известный ему капитан Коршун, в знак особого к нему доверия, он должен ценить это, потому что Адвокат редко когда верит кому-то…

Адвокат может дать ему денег на дорогу, но, к сожалению, не может оставить его у себя ночевать. Бывает, что ходят по домам с проверкой документов, а он не имеет нрава рисковать. Остается единственный выход — пойти на железнодорожную станцию, где всегда полно людей, ожидающих поездов, которые ходят весьма нерегулярно… Если удастся сесть на поезд, то завтра он будет уже в Лукуве.

Стефан с трудом поднялся со стула, чувствуя головокружение. Когда он снимал военную форму, ему казалось, что сдирает с себя кожу. На прощание Адвокат крепко пожал ему руку:

— Не забывай об основной заповеди солдата: держись, дружище!

Олевич вышел на крыльцо, покачнулся, прислонился к стене, решив никуда не идти и остаться здесь, но услышал приглушенный стук ставень. Свет в комнате погас. Адвокат глядел, как Олевич двинулся по темной улице к станции.