Потомки

— Я не знаю сам, как так получилось. А потом я не знал, как признаться, ведь ты сидела в гетто из-за меня, — Всеслав беспокойно ерошил волосы, чувствуя себя последним подлецом.

— Давай проясним то, что ты, конечно, к этому причастен. Но я поехала туда не из-за тебя, а из-за сочувствия к большеголовым людям. Из-за негодования, что можно так легко объявить кого-то недостойным жить в обществе. Я была ошеломлена, возмущена, я даже не могу подобрать нужных слов, насколько меня затронула вседозволенность правительства. Может, я чувствовала свою причастность из-за отца. Но скорее всего не причастность, а то, что у меня есть шанс все исправить, потому что я его дочь. Я чувствовала, что не смогла бы простить себя, если буду бездействовать.

Ты был моим вдохновителем, Всеслав. Когда мы сидели здесь в первый раз, я была очарована тобой, как героем. Потом, как лидером. Когда я увидела картину целиком, ты стал для меня миссионером. Но, давай признаемся друг другу честно, что между нами никогда не было той самой химии.

— Ты уверена? — недоверчиво уточнил миссионер.

— Вспомни, наше знакомство было как в сценарии из романтической дорамы. Ты меня спас, ты весь такой красивый и мужественный, я такая принцесса. Мы просто не могли поступить иначе. И если бы я была обычной девушкой, то, конечно, влюбилась бы в лидера человекоборцев без оглядки. Но я дочь Железного Авлота, меня вообще сложно впечатлить.

Всеслав хмыкнул:

— Но я ведь впечатлил.

— Ненадолго. Сейчас от этого впечатления остались лишь неплохие воспоминания. И я даже больше сейчас впечатлена собой, как я решительно уехала в гетто. Поэтому давай подотрем сопли и я объясню, почему я вернулась.

Всеслав недоверчиво взглянул на неё, показывая удивленной бровью свои сомнения.

— Да, — согласилась Зоя, — я немного преувеличиваю. Хотела выглядеть циничной. Конечно, мне очень нелегко было принять эту правду, что вместе нам делать нечего. Если бы я не уехала, я вообще не знаю, сколько мы бы еще поддерживали отношения. Расстояние — лучший способ, на мой взгляд, оценить ситуацию. А еще там был один … один молодой санитар, который заставил меня засомневаться в искренности моих чувств. Как-то так.

— Почему ты вернулась? — сурово спросил Всеслав.

— Что?

— Ты сказала, что хочешь объяснить почему ты вернулась. Несмотря на интрижку с младшим медперсоналом.

— Всеслав, у обитателей гетто осталось времени около четырех дней. А может и того меньше.

— А потом что? — не понял Всеслав.

— Ничего. Их больше не будет. У моего отца уже получены все разрешения на введения нового лекарства, которое будет якобы снижать агрессию. А когда они все погибнут, все спишется на побочные эффекты. И малыши. Те, что пока еще дома, им тоже введут препарат. Посадят доктора Обовченко, уже решено.

Всеслав вскочил со стула:

— Это бред какой-то!

— Сядь. Меня выслали из гетто, чтобы я этого всего не видела. Отец тоже понимает, что это слишком жестоко. Но они больше не собираются держать гидроцефалов в санаториях. А новым большеголовым не дадут родиться. Все. Конец.

— Надо рассказать всем. Надо немедленно вызвать резонанс в обществе. Это поможет предотвратить этот геноцид.

— Для резонанса уже все готово, — с горечью вздохнула Зоя. — Кадры, где гидроцефал разрывает на куски ребёнка в приступе агрессии. После этого никто и не пикнет против введения препарата. Мало того, никто не станет возмущаться и тогда, когда большеголовые начнут от него умирать один за одним.

— Такое может придумать только садист.

— Возможно.

— Возможно? Это твой ответ? Твой отец просто сумасшедший маньяк. И ты сидишь и говоришь "возможно".

— Хватит. Я ищу хоть какие-то способы это предотвратить. А ты истеришь и все!

Всеслав в безысходном отчаянии бросил на стол измятую в рваное месиво салфетку.

— Никому и дела не будет, когда они все умрут. В чем они провинились, почему такая жестокость? Ты знаешь причину?

— Они слишком умны, мыслят нестандартно. Из-за этого заносчивы и высокомерны. Такие люди могут представлять угрозу системе, — открыто и без эмоций ответила Зоя.

Всеслав на миг замер:

— Я думал, это выдумки Толма. Правительство убивает свои же ресурсы из-за страха потерять контроль.

— Нет, Всеслав. Это очень точное описание происходящего. Ген агрессивности — отличная выдумка, не правда ли?

— Мы не справились с одной единственной задачей — доказать, что это ложь.

— Ну, ещё не все потеряно. Дневник Бирвиц все ещё в библиотеке.

— Ни мне, ни Адаму туда не попасть. Там теперь камеры по периметру, мне не то что бы войти, мне подойти не дадут.

— Пошли кого-нибудь.

— Смеешься? За этим Дневником охотятся Толм и Авлот. Что уже только не происходило из-за этого Дневника. Кого я тебе пошлю?

— Через четыре дня он будет бесполезен.

— Я соврал Толму, что Адам точно не помнит, где дневник. Но если попадёт в библиотеку, то вероятнее всего, найдёт по памяти. А сейчас я ему что скажу, что он внезапно вспомнил, позвонил мне из обезьянника и попросил забрать?

— Адам в обезьяннике? — удивленно спросила Зоя.