Потомокъ. Князь мертвецов

– Я давеча имел честь быть приглашенным на чай к ее превосходительству… – не обращая внимания на забавное происшествие, продолжал Урусов.

– Фасад же кладут, какие гости! – Митя обернулся, тут же позабыв о мальчишке и странной краже кирпича.

– Леокадия Александровна полагает, что легкий налет кирпичной пыли в некоторых сортах чая вовсе и незаметен, – очень серьезно ответил княжич. – Да и трудно, знаете ли, думать о вкусе чая, когда тебя так восхваляют. Восторгаются мужеством, столь необычным при общей слабости Крови, – явно цитируя, протянул Урусов.

Митя поморщился – ему не нужны были уточнения, чтобы безошибочно опознать специфические комплименты ее превосходительства.

– А еще весьма интересуются моим юным помощником… И! – Урусов многозначительно повысил голос. – Восставшими мертвецами.

Митя коротко выдохнул.

– Не будь Леокадия Александровна первой дамой губернии, ей бы у нас в Департаменте допросы вести! Когда мертвецы восстали, отчего, почему… Где в тот момент были вы, что говорили, что делали… Я, конечно, отговорился горячкой боя: дескать, не до того было, самому бы в мертвеца не превратиться, естественным, так сказать, путем. Чем вызвал изрядное недовольство. Но если со мной, в силу нашей общей принадлежности к Кровной Знати, Леокадии Александровне приходилось хоть сколько-нибудь сдерживаться, то пару дней назад бедняга Потапенко вывалился из губернаторского дворца, как из бани, – весь мокрый, глаза выпучены…

Казацкого старшину Потапенко Митя не опасался: тот ничего толком не видел, пришел после…

– А до этого… – тон Урусова стал еще многозначительней, – на чай приглашали госпожу Шабельскую с дочерями, особенно интересуясь любезными Адочкой, Капочкой, Липочкой и Алечкой!

То есть теми из многочисленных сестричек Шабельских, кто был в здании мариинской гимназии, когда Урусов и Митя встали между ними и наступающими варягами. Директриса – благослови ее Господь и Предки – загнала девчонок в подвал, и они почти ничего не видели, но… Если задуматься, «почти не видели» легко переходит в «кое-что все-таки видели». Особенно когда за дело берется губернаторша!

– Сдается, будь у нее возможность, она бы и пленных варягов допросила!

– Уже, – глухо ответил Митя.

– Допросила? – то ли изумился, то ли восхитился Урусов.

– Пыталась. Господин полицмейстер расстарался: и сопроводил, и камеру велел открыть. Хорошо, отец письменным приказом с печатью запретил без него камеру отворять. Такой скандал был, полицмейстер весьма грозился…

– Ждан Геннадьевич у нас известный… угодник.

– Дамский?

В ответ Урусов только зло дернул углом рта и тут же улыбнулся по-настоящему:

– Вот видите, Митя, Аркадий Валерьянович вполне способен уберечь ваши тайны… даже от госпожи губернаторши! А это посложнее, чем от альвийских шпионов!

Митя мрачно покосился на Урусова. Тот думает, что знает Митину тайну… Неправильно думает, и тайна – вовсе другая. Но отец – не деликатный княжич из кровных Симарглычей, он – сыскарь из простых, выслуживший дворянство, и что будет, если до него дойдут слухи… И какие слухи до него дойдут? О чем он узнает, услышит, догадается… и как поступит? Проклятье, у них и так отношения изрядно подпорчены, причем в нынешней ссоре Митя отца даже не винил! Сперва отцу сказали, что его пятнадцатилетний сын ввязался в бой, а когда отец бросился к нему – оказалось, что сын исчез из дома. Пропадал невесть где больше суток, а по возвращении рассказал невнятную байку о тяжком душевном потрясении, развеять которое он мог лишь вдали от людей. Отец, будучи натурой черствой и непоэтичной, ни единому слову не поверил. Но Митя же не виноват, что не мог рассказать правду! Ведь отец потребовал бы вернуть варяжскую добычу, а это решительно невозможно. Так вляпаться, как Митя вляпался, – и даже не получить за это хоть какого возмещения? Увольте, на такое он не согласен!

Но мало ему отца – еще и губернаторша!

– Что ей неймется? – буркнул он, с трудом проглотив «…дуре старой!».

– Не понимаете? – хмыкнул Урусов.

Митя мотнул головой – он все же светский человек, понимает, конечно! Если губернаторша, как и Урусов, догадывается… думает, будто догадывается… что Митиным отцом был кто-то из Моранычей… о, какая лакомая тайна!

– Если она убедится, уверится, станет писать письма подругам в Москву, в Петербург… да по всей империи! Рассказывать, хвастаться, превозносить свою проницательность… – глухо сказал он, чувствуя, как внутри становится льдисто-спокойно, а земля под его ногами начинает едва заметно шевелиться, словно там, под ней, возится… кто-то… – Она может даже и бабушке-княгине написать… – Голос Мити стал утробным…

– Дмитрий, держите себя в руках, а не то ее превосходительству никакие иные доказательства и не понадобятся, – жестко бросил Урусов, и Митя почувствовал, как к похолодевшим щекам снова приливает жар – от стыда. А еще светским человеком себя мнит – никакой выдержки! – Вы не всё знаете. – Он наклонился почти к самому Митиному уху и скороговоркой пробормотал: – У их превосходительств племянница есть.

– И что? – после недолгого молчания наконец спросил Митя.