Потомок седьмой тысячи

Скрипят уключины, бьется о борт быстрая вода. Лодка ткнулась в травянистый берег. Артем соскочил, придержал ее, пока рабочие вышли.

— Вон ель чернеет, туда направляйтесь.

И опять лодка режет воду, спешит на фабричную сторону. А к берегу все подходят, ворчливо сетуют:

— А говорят, ландыши появились. Где же они?

— Так их же на том берегу полным-полно, — подсказывает Артем.

— Да что ты? — удивляются любители ландышей. — Сделай милость, перевези.

— Прямехонько вон к той ели направляйтесь, — напутствуют ребята своих пассажиров.

Снова ждут. Многих перевезли, но Федор наказал: раньше восьми не уходить. Артем то и дело поглядывает на большие карманные часы — даны в пользование на целое утро, — каждый раз говорит одинаково:

— Терпеть надо.

На берегу показался Андрей Фомичев под руку с чернявой женщиной. Волосы кольчиками свисают ей на лоб. Она кидает в рот семечки и томно поплевывает. На плече у Андрея новенькая гармонь.

— Куда народ подевался? — недоумевает он. — На фабрике мужиков — шаром покати. Говорят, сюда двинулись.

— Вот и мы удивляемся. — Артем пожимает плечами, изображает растерянность. — Думали, гулянье будет, прикатили с Егором… Видать, все Чертовой Лапе подались.

— Так там еще воды полно! — удивляется Фомичев. — Шагу ступить нельзя.

— Коли пошли, значит можно ступить.

Егор пристально и зло смотрит в спину Андрея, который нерешительно повернул налево, в сторону болота. Артему даже знобко от ненависти, которую он видит в глазах друга.

— Утопить его в трясине и делу конец, — шепчет Егор.

— Наши сами решат, что с ним делать. Как-никак — человек.

— Паскуда, а не человек. — Егор перегнулся через борт, плеснул воды на обожженное весенним солнцем лицо. — Таких только в болоте и топить.

Артем вынимает часы. Потом смотрит на берег — никого. Егор понял его без слов, развернул лодку, налег на весла. Пять взмахов — и на той стороне. Артем замотал якорную цепь за куст. Придирчиво осмотрел себя и Егора — на народ, чай, идут, — побежали к лесу, где собрались на маевку фабричные.

— Кузьмич, а ты со мной больше не хитри.

— Не пойму тебя, Маркел.

— Ну как же! Знал ведь, что здесь будет сходка?

— Знал, Маркел.

— Вот видишь, а мы корзинки с собой… Неудобно получилось.

— Спрячем их в куст. На обратном пути захватим.

— Смотри-ка, и женщины есть. Что же мы своих баб не взяли?

— Не последний раз, Маркел. Я понимаю, это только начало. Постой-ка… Здорово, Федор Степанович!

Навстречу им вышел Федор Крутов, торжественный и взволнованный — наверно, от озабоченности: впервые придется говорить на сходке. Русая бородка подстрижена, волосы аккуратно расчесаны. Новая сатиновая косоворотка с шелковым пояском — кисти почти до колен. А начищенные сапоги отражают солнце.

На лужайке, залитой светом, стояли и сидели группами человек около пятидесяти. Хлопало на легком ветру красное полотнище, рябила в глазах надпись из черных лаковых букв: «Долой самодержавие!» Знамя придерживал Василий Дерин. Такое же полотнище, но уже с надписью: «Российская социал-демократическая партия», привязывала шнурком к березовой сырой палке Марфуша. Ей помогал Родион Журавлев.

— Здорово, Алексей Кузьмич! Здорово, Маркел Андрианович! — радостно отвечал Федор подошедшим рабочим. — Располагайтесь пока.

Второе знамя было прикреплено. Марфуша с усилием подняла его над головой. На помощь подоспел Родион. Марфуша ворчливо толкнула его, стояла, запрокинув голову, разглядывая бьющееся на ветру и освещенное солнцем полотно. Рабочие подходили, вставали плотно, дышали в затылки. Федор стал говорить. Он поздравил фабричных с первой маевкой, сказал, что пока их собралось еще мало, но будет время — все карзинкинцы встанут под красные знамена.

На поляне появились запыхавшиеся — бежали от самой реки — Артем и Егор. Увидев, что сходка началась, попробовали пробиться вперед; сзади стоять какой толк, ничего не увидишь.

— Говорил, раньше надо, — упрекнул Егор приятеля.

Облюбовали старую березу на краю поляны, торопясь, полезли. Артем кое-как приладился на толстом сучке, обхватил руками ствол. Мешали смотреть ветви с молоденькими клейкими листьями, к тому же полотнище в руках Марфуши заслоняло отца.

— Мы требуем справедливых законов, требуем свободы… Мы должны быть хозяевами… — доносился его сильный голос. — Сегодня по всем городам рабочие отмечают свой праздник. Сейчас мы пойдем, чтобы соединиться с рабочими других фабрик и заводов города. Наша сила в сплоченности, в поддержке друг друга…

Отцу кивали согласно. Артем увидел дядьку Маркела, лицо у того застыло в напряжении, солнце било ему прямо в глаза, и он прикрывался рукой. У Марфуши рот полуоткрылся, улыбалась невесть чему.

Отец кончил говорить, вышел из круга и встал рядом с Василием Дериным. Все зашевелились, рядами стали строиться в колонну. Артем с Егором быстрехонько скатились с березы.

На этот раз сумели пробиться вперед.

Рабочие шли молча, сосредоточенно, слышно было, как шуршала под ногами прошлогодняя трава.