Потомок седьмой тысячи

— Зачем? — Лихачев спрашивал, как лаял. — Фамилия?

Федор назвался, объяснил, для чего нужен управляющий. Конторщик внимательней посмотрел на него.

— Поднадзорных не берем.

— Куда же мне деваться?

— А это нам неинтересно.

— Я с двенадцати лет на фабрике. Провинности не имел. Учесть это можете?

Конторщик качнул напомаженной головой;

— Не можем.

В кабинете послышался звон колокольчика. Лихачев сорвался с места, бросился туда. Вышел он, провожая Воскресенского и Варю. Федор посторонился, чтобы не мешать, и все-таки Лихачев толкнул его.

— Отошел бы, вахлак.

Федор скрипнул зубами, покраснел.

— Вот он, богатырь, — улыбнулся Воскресенский. — Хорош, а?

И Варя приостановилась, удивленно вглядываясь в сердитое лицо мастерового.

— Здравствуйте! — звонко сказала она, нисколько не заботясь о том, что конторщики подняли носы от бумаг, разглядывали ее.

— Здравствуйте, барышня, — в сторону проговорил Крутов — боялся, как бы не пахнуло на нее винным духом.

— Уже забыли, как меня зовут? — с усмешкой спросила она, подавая руку.

— Нет, почему. — Федор под взглядами конторщиков чувствовал себя неловко. Осторожно пожал хрупкие пальцы. — Хорошо помню…

Это ее как будто обрадовало. Сказала с улыбкой:

— То-то. Не будьте забывчивым. Женщинам это не нравится.

— Постараюсь, барышня.

— Варя, — капризно напомнила она.

Лихачев нетерпеливо кашлянул. Доктор уже стоял у двери и ждал девушку. Варя заторопилась.

— Первый раз иду на фабрику… Извините, ждут меня. Надеюсь, еще увидимся.

— Все может быть, барышня.

Девушка укоризненно качнула головой.

— Варя, — раздельно произнесла она и поспешила к доктору. На Лихачева даже не посмотрела.

Федор проводил ее взглядом. В ушах все еще слышалось: «Уже забыли, как меня зовут? Варя… Варя…» — «Забавная девица».

Ехидный голос конторщика напомнил ему, зачем он здесь. Федор подступил к двери кабинета. Лихачев поспешно преградил путь.

— Нельзя. Семен Андреевич не принимают.

— Ладно, подожду, когда выйдет.

— Здесь нельзя ждать.

— Да что у вас все нельзя!.. Нельзя! — вспылил мастеровой. — Что же для рабочего можно?

— Хорошо, — раздраженно проговорил конторщик. Сияя напомаженной головой, ушел в кабинет и пробыл там довольно долго. Федор терпеливо ждал. Возвратившись, Лихачев развел руками.

— И не примет, и в работе отказано. Так и велено сообщить.

Не верить Лихачеву не было оснований. Федор посумрачнел, пошел к выходу.

С глубоким безразличием ко всему окружающему стоял он у конторы, не зная, куда пойти, чем заняться.

Чернобородый мужчина в помятом парусиновом костюме спускался сверху по лестнице. Окинул Федора оценивающим взглядом.

— Это тебя уволили? — бодро спросил он.

— Отказались принять, — уточнил Федор.

— Что в лоб, что по лбу, — подытожил тот. Двинул мастерового кулаком по плечу, довольно хмыкнул. — Крепок дубок… Видишь, люди? — Показал на десяток деревенских мужиков с котомками, что сидели на земле у забора. — Иди к ним, беру тебя на работу.

Федор направился к мужикам, не догадавшись спросить, на какую работу принят, сколько будут платить.

Среди ожидавших оказался и жилистый старик с седеющей головой, который дотошно выпытывал у Федора: «Ты кто будешь-то, милай?»

Старик сощурился в усмешке.

— Не дошел до главного-то?

— Не дошел, папаша, — ответствовал Федор.

6

Фабрика глядит окнами на Которосль. Когда строили плотину, рыли новое русло. Образовался большой, вытянутый пирогом остров.

К концу навигации, когда больше всего поступает хлопка, Которосль от Волги до фабрики на протяжении пяти верст бурлит: снуют буксиры, подтаскивая баржи к отлогому берегу острова, тянутся коноводные суда. На сходнях чернеют фигурки крючников, а по деревянному настилу плотины громыхают груженные хлопком подводы. С острова хлопок перевозят на фабричный двор в центральный склад.

— Эй, сторонись! — покрикивают возчики.

Жмутся деревенские ближе к перилам, с робкой надеждой смотрят в спину подрядчика: куда ведет, удастся ли заработать?

Двое безусых парней не отстают ни на шаг от жилистого старика — все трое из одного села. Пришли в город искать счастья. У кого коровенка пала, кому подправить дом — нужны деньги. Все не ради забавы бросили свои семьи.

Вместе с другими нанятыми рабочими шагал к острову Федор Крутов. Был мрачен и зол на весь свет, ворочались в голове обидные мысли.

Разве это по справедливости — выгнать с фабрики? Мальчишкой двенадцатилетним пришел на работу, дело свое знал не хуже других. Ну, ладно, посадили — не читай запрещенных книжек. Так ведь отсидел: не убил никого, не обидел, просто узнать хотел, как другие живут и что думают. Чего в этом плохого — узнать, как другие живут?..

Вспомнил, что говорила на лестнице Лизка Подосенова. Раз одинокая — кати за ворота, делай что хочешь. Как будто она сама за себя не ответчик. Обязательно нужны родственники на фабрике, чтоб друг за другом следили, боялись один другого подвести. И что только творится на белом свете?.. Пожаловаться? А кому? Кто будет слушать мастерового?