Читаем Потому что я тебя люблю полностью

Потому что я тебя люблю

Странно. Говорят, что в момент смерти перед человеком быстро, один за другим, пролетают важнейшие моменты его жизни. А Николь видит только одну сцену: бескрайний пляж, никого, только два человека, они радостно машут ей руками. Она четко видит их лица. Одно из них принадлежит единственному мужчине, которого она любила, но не смогла удержать. А второе — ее дочери, которую она не смогла защитить.

* * *

Я умерла.

Нет. Еще нет. Почему?

Кто-то откуда-то появился.

Бомж.

Николь сначала подумала о новом нападении, прежде чем поняла, что вновь пришедший старается ее спасти. На самом деле он в последний момент принял на себя удар ножа в плечо. Несмотря на рану, он быстро поднимается, с ожесточением бросается на грабителя и разоружает его. Бандит выпускает из рук свою добычу. Затем они ожесточенно молотят друг друга голыми кулаками. Менее плотное телосложение бомжа не мешает ему одержать верх. С помощью собаки, лабрадора с темной шерстью, ему в конце концов удается обратить в бегство своего противника.

Но победа далась нелегко. Он без сил рухнул на снег, лицом вниз на обледеневший тротуар.

А Николь уже устремляется к нему, теряя на ходу затейливые украшения своих лакированных туфелек.

Она тут, в снегу на коленях, у лица этого человека, который только что спас ей жизнь. Она видит следы крови на снегу. Почему этот бомж рисковал ради нее?

— Его надо отблагодарить, дадим ему 20 долларов, — некстати предлагает Эрик, доставая из снега свой бумажник и телефон.

Теперь, когда опасность миновала, он вновь приобрел свой прежний апломб.

Николь смотрит на него с презрением:

— Ты разве не видишь, что он ранен?

— Тогда я звоню в полицию.

— Нужна не полиция, а «Скорая»!

С трудом ей удается перевернуть незнакомца на спину. Она кладет руку на его плечо. Оно сильно кровоточит. Затем она вглядывается в его лицо, скрытое густой бородой.

Сначала она не узнает его. Но только до тех пор, пока не видит его лихорадочно блестящих глаз, пристально смотрящих на нее.

Тогда что-то в ней обрывается. Теплая волна заливает все ее существо. Она еще не понимает — боль это или облегчение. Обжигающий обман или надежда, забрезжившая в ночи.

Она склоняется к нему, приближает свое лицо к его лицу, как бы стараясь защитить от снежных вихрей, налетающих на них.

— Что ты делаешь? — беспокоится Эрик.

— Не звони и иди за машиной, — приказывает она, поднимаясь.

— Почему?

— Этот человек… Я его знаю.

— Как ты можешь его знать?

— Помоги мне отвезти его домой, — просит она, не отвечая на вопрос.

Эрик качает головой, а затем выпаливает: «Черт возьми, да что же это за тип?»

Рассеянно глядя в пустоту, Николь долго молчит, затем шепчет: «Это Марк, мой муж».

2
Пропавшая

Наименее защищенными от страданий являются влюбленные.

Фрейд

Бруклин с другой стороны реки. Атмосфера изысканного комфорта маленького викторианского дома с башенками и водостоками.

Яркий огонь пылает в камине.

Все еще без сознания Марк Хэтэуэй лежит на диване в гостиной. Его ноги завернуты в плотное покрывало. Доктор Сьюзен Кингстон заканчивает накладывать швы, склонившись над его плечом.

— Рана поверхностная, — объясняет она Николь, снимая перчатки. — Меня более всего беспокоит общее состояние его здоровья. У него запущенный бронхит, тело покрыто гематомами и обморожениями.

Немногим ранее этим вечером Сьюзен в кругу семьи наслаждалась традиционным рождественским пудингом. Внезапно ей позвонила соседка, Николь Хэтэуэй, умоляя осмотреть ее раненого мужа.

Сьюзен была крайне изумлена, но немедленно выехала. Она и ее супруг хорошо знали Марка и Николь. Пять лет назад, до того, как случилось несчастье, обе пары симпатизировали друг другу, часто проводили вместе вечера: открывая для себя итальянские рестораны Парк-Слоупа,[3] торгуясь с антикварами Бруклин-Хайтса,[4] бегая по огромным лужайкам Проспект-парка[5] в выходные дни.

Сейчас то время казалось далеким, почти нереальным.

Глядя на Марка, Сьюзен не могла заставить себя отделаться от омерзительного ощущения гадливости.

— Ты знала, что он жил на улице?

Николь покачала головой, не в состоянии говорить.

Однажды утром, два года назад, ее муж сказал, что уезжает и что больше не будет жить «вот так», у него нет больше сил. Она все сделала, чтобы удержать Марка, но иногда все — не значит достаточно. С тех пор Николь не знала о нем ничего.

— Я дала ему успокоительное и антибиотики, — пояснила Сьюзен, собирая вещи.

Николь проводила ее до двери.

— Зайду завтра утром, — пообещала Сьюзен, — но…

Она остановилась на середине фразы, ужаснувшись тому, что сейчас собиралась сказать: «…не отпускай его в таком состоянии, иначе… он умрет».