Потому что красивый

— У меня есть все, что надо. И не думайте даже повторить со мной трюк с фальшивым зубом, или я шлепну вас до того, как отключусь. Теперь скажите мне, что вы сделали с Мари-Мари.

— Кто это?

— Девчушка Берюрье, которая исчезла.

Он качает головой.

— Не знаю, о чем вы говорите.

— Подождите, когда окажемся с глазу на глаз, и тогда недолго будете в неведении!

Неудобство подобных вечеров в том, что уединение не может быть продолжительным. Люди подходят к вам, отходят к другим группам, затем еще… подваливает Инес.

— Вы никогда не встречались? — спрашивает она приветливо.

— Никогда, но обязательно встретимся снова, — говорю я, — потому что доктор Прозиб в высшей степени обаятелен. А вы давно знакомы?

Мадам Алонсо и т. д. качает головой справа налево, затем слева направо, что означает полное отрицание.

— Мы переписываемся уже какое-то время, но видимся впервые.

— И с профессором Кассегреном тоже?

— Да.

Эта персона, поверьте мне или ступайте мерить температуру с помощью шпиля Нотр-Дама, заслуживает более близкого знакомства. На первый взгляд она кажется суровой и неприветливой. Но чем больше ты с ней говоришь, смотришь на нее, тем больше ты находишь ее «не такой уж плохой» и скорее приятной. У нее скромное обаяние, которое действует не сразу. Ее достойная печаль подкупает тебя. Ты замечаешь, что «в конце концов» она не так уж плохо сложена. Тебе бы хотелось преподнести ей урок любви, чтобы растопить сталактит.

У вас дела с этими известными учеными? — настаиваю я.

— Да, в некотором роде.

Не смею спрашивать ее в каком именно. Было бы слишком нахально.

— А вы красивая, — вздыхаю я.

Она краснеет и отводит свой взгляд от моего. Можно сказать, что я застал ее врасплох. Она недолго колеблется, затем смотрит на меня. Ласково и с признательностью. Черт, вы знаете, эта славная женщина вызывает у меня желание. Я бы послужил ей вместо припарок. Пошептал бы охотно что-нибудь импровизированное. Никогда не продумывайте заранее, что излагать суровой непримиримой женщине, это испортит весь шарм. Надо действовать вслепую. Такую девицу, как Инес, ты должен брать непрерывным словарным потоком, причем только импровизированным, настаиваю. Когда произносишь слово, не должен знать заранее следующего, иначе все пропало. Не забудь, сынок, совета великого Сан-Антонио, если мечтаешь когда-нибудь отведать деликатесов.

Расходимся.

Вернее, я отхожу. Как будто опасаясь самого себя, пониме? Вроде бы: «нет, нет, я чувствую, как меня охватывают чары и потом я буду несчастнейшим из смертных».

Дороти как раз закончила готовить свою микстуру. Неопределенного цвета и не очень обещающе. Представьте, что в кофе с молоком налили гренадина и добавили ментолового сиропа. Да еще и пена сверху. Короче, с виду отвратительно. Предпочитаю проглотить с маху, чтобы быстрее освободиться. Бум! Какой взрыв! Чистый динамит. Зоб в огне. Пищевод краснеет. Выхлопная камера пылает. Я весь — живой факел. Жаровня, облитая бензином.

— Вам нравится? — щебечет блондинистая американка (или американская блондинка).

— Нектар, — выдыхаю я. — Гектар леса в огне!

— Догадайтесь, что вы выпили!

— Электротрансформатор с соляной кислотой, без сомненья, но последняя капля, ее определить труднее… Похоже на железные опилки, вымоченные в спиртовом уксусе.

Она смеется.

— Текила! Крепости 90 градусов.

— Вот почему пошло поперек: проглотил прямой угол!

— Мадам, кушать подано, — сообщает метрдотель слишком слащавым голосом для метрдотеля.

А месье что ж?

Дороти придвигается ко мне ближе.

— Дорогой мой сумасшедший, — воркует она, — по правилам я не могу сидеть рядом с вами, так как мне нужно быть между этими учеными кретинами. Но мы постараемся ускользнуть во время кофе, не так ли? Я найду повод.

Шествуем в зал для чавканья. По дороге мне удается оказаться рядом с Берю.

— Будь готов ко всему! — шепчу я.

— А как ты думаешь, для чего я здесь? — отвечает он мне, обдавая страшным перегаром клокпутча.[21]

Вот это и обнадеживающе, и лаконично.

Он здесь.

Я здесь.

Мы не знаем, зачем.

Но мы готовы.

А в том мире, друзья мои, самое главное — быть готовым и удержаться от того, чтобы выскочить и посмотреть, что там снаружи, если там что-то есть.

Стол прямоугольный.

Алонсо Балвмаскез и Серунплаццо садится во главе. По одну и другую длинные стороны располагаются Дороти и двое ученых, а напротив Инес, «аббат» и я.

Я сижу справа от Инес. Маэстро напротив меня. Наблюдаем друг за другом без страха и ненависти. Жесткое противостояние. У каждого ушки на макушке. Карты открыты, кости брошены, как говорят мои собратья по перу. Что они еще могут прибавить? Ах, да: пусть победит сильнейший…[22]