Потом… девушка плохо помнила, что было дальше. Как-то незаметно за душевным, веселым, разговором она глоток за глотком… ну еще одним всего с пол кружки… и еще одним с неполную кружку… вдруг впервые в жизни напилась. Кира еще помнила, как рыдала на шее Бера, рассказывая о жизни во дворце. О сестренках и братишках, ненавидящих друг друга, в том числе и о злодейски убиенном неким сынком герцога, сволочи и пьяни несусветной. Кто из них сволочь и пьянь? Да оба! Из ее рассказа выходило, что настоящих друзей и подруг у Киры никогда не было, а были только временные союзники, которых можно было столь же временно называть друзьями. Главное, точно угадать момент, когда союз начнет разваливаться, и избежать гадостей, заботливо приготовленных персонально тебе еще под клятвы дружбы на век. Вообще во дворце ни к кому спиной поворачиваться нельзя. Даже к родной маме, искренне любящей дочку. При этом во дворце постоянно реализуются несколько параллельно-пересекающихся интриг, благодаря чему друг в одной, очень может быть врагом в другой. То есть о друзьях и врагах можно говорить, как в математике о дробях – в числителе друг, в знаменателе враг. И цифры непрерывно меняются. Вот этими-то вычислениями и заняты все поголовно. Такая вот дружба до гроба… лучше всего «друга».
Кира смутно помнит, как Бер посадил ее к себе на колени. В тот момент она со странным удовлетворением решила, будто вот-вот он, наконец-то, начнет к ней приставать, а она… будет не против. Наверное. Девушка еще не решила – надо оно ей или не нужно торопиться? Но парень всего лишь стал гладить по голове, утирать слезы и шептать на ушко что-то успокаивающее. Наверное, утешал. Так во всяком случае помнится.
Утром Кира проснулась с головной болью в одном белье под одеялом на свободной кровати. Через головную боль пробралась страшная мысль, обдав жаром, и девушка судорожно пошарила у себя в трусиках.
Фу-у-у-у-ух! Ничего не произошло! Никто ее не тронул! Благода-а-а-ать… если бы так не мутило. Сто-о-оп! А кто посмел ее раздеть? Бе-е-р-р-р-р?! Вон лежит напротив, смотрит на нее и лыбится!
Едва сдерживаясь от благородной ярости, Кира прошипела вопрос:
– Кто меня раз-з-з-з-здевал ночью?
– Так, сама же и раздевалась, – по-прежнему улыбаясь, спокойно ответил Бер. – Не помнишь, что ли? Еще хотела и белье снять. Требовала, чтобы я тебя за талию держал, пока ты трусики снимаешь. Боялась упасть. При этом грозилась страшными карами, если я срочно не научу тебя искусству любви. Прямо сейчас и на практике.
– Ты все врешь! – покраснела Кира. – Не могла я так! М-м-м-м… – ее опять замутила.
Бер выскочил из-под одеяла, подбежал к столу, взял большую кружку и поднес девушке.
– На-ка, выпей. От похмелья снадобье.
Пахло вкусно и Кира одним духом, как говорится, «задушила сушняк в горле». Моментально полегчало.
– Отвернись, – попросила она Бера. – Мне одеться надо.
Наспех одевшись, она быстро добежала до умывальни, где полностью разделась и, заранее замирая от страха, стала внимательно рассматривать себя в зеркале. К ее великому облегчению, ни засосов, ни интересных синяков, ни иных подозрительных пятен на теле она так и не нашла. Полностью уверившись в том, что кроме похмелья иных последствий вчерашней пьянки нет, девушка со спокойной душой провела все необходимые процедуры, оделась, причесалась, но перед самым выходом в комнату вдруг озаботилась одним вопросом.
– Бер, – робко спросила она, сама не понимая, почему так жаждет задать этот нескромный вопрос. – А ты что так пьян был, что не мог… м-м-м… выполнить мой приказ?
– Какой приказ?
– Ну-у-у этот… со мной… переспать… научить меня.
– Ки-и-ира! За кого ты меня принимаешь? Я же видел в каком ты состоянии, неужели я бы позволил себе так тебя обидеть? Нет, милая, такие решения ты, пожалуйста, принимай на трезвую голову.
– И что? Я тебя совсем-совсем не привлекаю? – с долей обиды спросила Кира.
– Ки-и-ира! Как ты можешь не привлекать? – не без лукавства произнес Бер. – Ты есть само совершенство! Вчера вечером твой нежно очерченный покривившийся ротик вместе с запахом перегара доносил до мне какие-то шаманские слова. Понятнее бубнить липким от вина губкам все время мешали твои прекрасные, растрепанные до состояния пакли, волосы. Они все время лезли тебе в ротик и липли к язычку, заставляя тебя постоянно отплевываться. В целом, получалось у тебя довольно ласково: «Бу-бу-бу! Тьфу! Бу-бу-бу. Тьфу-у-у! Бу-бу-бу-бу! Тьфу-тьфу-тьфу-у-у-у!». В это же время твои узенькие остекленевшие глазки, завешенные космами волос, очаровательно бессмысленно смотрели сквозь меня. Твоя тонкая ручка цепко держала кружку, которой ты стучала мне в грудь, требуя налить еще, а на мои слова, что больше нет, ты злилась и мелодичным голоском опять трындела свое: Бу-бу-бу-бу! Тьфу-тьфу-тьфу-у-у-у! Наверное, гнала меня в ближайший трактир за добавкой.
– Что? – растерянно переспросила Кира. Она не сразу вникла в смысл, поскольку таких «комплиментов» ей никогда еще не говорили.