Потоп

Увидев пана Заглобу с Еремкой и Лонгином, она подошла к канаве, наполненной водой, и крикнула:

— Дети, сюда. Вы там, верно, надоедаете дедушке.

— Зачем надоедают. Очень прилично себя ведут, — ответил пан Заглоба.

Мальчики подбежали к матери, а она спросила:

— Отец, что вы сегодня будете пить: дубнячок или мед?

— На обед была свинина, так мед будет соответственнее.

— Сейчас пришлю. Но вы, отец, не спите в саду, а то ведь лихорадку схватите.

— Сегодня тепло и не ветрено. А где же Ян, доченька?

— Пошел в ригу.

Пани Скшетуская называла Заглобу отцом, а он ее дочерью, хотя они вовсе не были родными. Ее родня жила в Заднепровье, в прежнем княжестве Вишневецком, а что касается его, то один Бог знал, откуда он был родом, ибо сам разно об этом говорил. Но в то время, когда она еще была девушкой, Заглоба оказал ей немало услуг, не раз спасал от страшных опасностей, и оба они с мужем чтили его, как родного отца. Впрочем, он пользовался огромным уважением всех окрестных жителей благодаря необыкновенному уму и необыкновенному мужеству, выказанному им во время войны с казаками.

Имя его гремело по всей Речи Посполитой; сам король восхищался его остротами, и вообще о нем говорили больше, чем о Скшетуском, хотя он некогда пробрался из осажденного Збаража сквозь все казачьи войска.

Несколько минут спустя после ухода пани Скшетуской казачок принес под липу ковш меду. Пан Заглоба налил, затем закрыл глаза и, хлебнув глоток, стал смаковать.

— Знал Господь, для чего создал пчел, — пробормотал он. И стал попивать маленькими глотками, тяжело вздыхая и поглядывая на пруд, на лес вдали, синевший на том берегу.

Было два часа пополудни, на небе ни облачка. Липовый цвет падал без шелеста на землю, а на липе, между листьями, пел целый хор пчел, которые садились на край стакана и стали собирать своими косматыми ножками сладкий напиток.

Над огромным прудом, с отдаленных тростников, поднимались время от времени стаи диких уток и гусей и реяли в прозрачно-голубой выси. Иногда чернела в вышине стая журавлей, оглашая воздух громким криком.

Глаза старика то поднимались к небу, то устремлялись вдаль; наконец, по мере того как убывал мед из кувшина, веки его стали тяжелеть, а пчелы продолжали петь свою песню, точно убаюкивая его.

— Да, Бог дал дивную погоду для жатвы, — пробормотал пан Заглоба. — Сено уже убрали, да и с жатвой скоро покончат… Да…

Он закрыл глаза, потом опять открыл их, пробормотал: «Замучили меня ребятишки» — и уснул…

Заглоба спал долго. Его разбудил прохладный ветерок и разговор двух мужчин, приближавшихся к липе. Один из них был пан Ян Скшетуский, збаражский герой, оставшийся дома лечиться от упорной лихорадки; второго пан Заглоба не знал, хотя он был очень похож на Яна.

— Позвольте вам, отец, представить моего двоюродного брата, — сказал Ян, — калишского ротмистра Станислава Скшетуского.

— Вы так похожи на Яна, — произнес Заглоба, протирая глаза, — что где бы я вас ни встретил, непременно бы сказал: «Скшетуский». Вы — дорогой гость.

— Мне очень приятно познакомиться с ваць-паном, — ответил Станислав, — ибо имя ваше повторяет с благоговением вся Речь Посполитая.

— Не хвастая, скажу: делал я что мог, пока чувствовал себя сильным. Я и теперь не отказался бы от войны, потому что привычка — вторая натура. Но скажите, Панове, чем вы оба так опечалены? Ян даже побледнел.

— Станислав привез ужасные вести, — ответил Ян. — Шведы вошли в Великопольшу и заняли ее целиком своими войсками.

Пан Заглоба так быстро вскочил со скамьи, точно у него с плеч свалилось сорок лет; потом широко раскрыл глаза и невольно стал ощупывать левый бок, словно искал саблю.

— Как?! — воскликнул он. — Неужели они в самом деле ее заняли?!

— Потому что воевода познанский и другие сами отдали ее в руки неприятеля под Устьем, — ответил Станислав.

— Ради бога… Что вы говорите?! Неужто они сдались?

— Не только сдались, но и подписали договор, в котором отреклись от короля и Речи Посполитой. Отныне там уже будет Швеция, а не Польша.

— Боже милосердный… Видно, уж конец света! Что я слышу… Мы еще вчера с Яном говорили об этом. Мы слышали, что они идут, но были уверены, что все кончится ничем, а в крайнем случае тем, что наш король откажется от шведского титула.

— А между тем началось с потери провинции, а кончится бог знает чем.

— Не говорите, ваць-пане, со мной удар сделается. Как же это? И вы были под Устьем? И вы видели это собственными глазами? Да ведь это была измена, страшная, не слыханная ни в одной истории…