Потоп

Не трогая Дракулу, который подобрал ноги в кресло и тем удовлетворился, так и не проснувшись, Золотинка по колено в воде добрела до выхода и провернула торчащий в скважине ключ. Потоп все равно уже нельзя было скрыть, остерегайся или нет, и однако, Золотинка пыталась удержать дверь, что оказалось не просто — море хлынуло. Бурливая волна захлестнула приемный покой с лавками и стульями вдоль стен и крутила далее по длинному, застланному ковром коридору.

Вода привольно журчала, растекаясь, когда слуха Золотинки коснулся голос. Плаксивый голосок слышался где-то близко, в одном из смежных помещений… и вдруг — пронзительно заверещал. Человек этот не мог не замечать наводнения, он должен был в изумлении смолкнуть, а он кричал.

— Ой-ой! Не надо, да больно же, говорю! — причитал человек, жалобно подвывая. И если первое побуждение Золотинки было перекрыть поток дверью и запереться, теперь она ступила по течению, оставив за собой безмятежно дремлющего на островке Дракулу.

В завешенном шпалерами коридоре надрывные вопли достигли терзающей слух отчетливости. Спавшая вода нашла себе выход в последней по счету двери, следующей за двумя запертыми, и здесь разносился голос. Ступая по залитому ковру, Золотинка осторожно глянула. Взору ее предстала площадка винтовой лестницы, последняя вода струилась по уходившим спиралью вниз ступеням, и тут же, сейчас пониже каменной ограды, заходился в крике немощный, севший до писка голосок. А прямо на Золотинку глядела испуганными глазами прильнувшая к осевому столбу статуя. Выпятив гладкий живот с достоверно прорезанным пупком, беломраморная женщина тщилась прикрыть грудь ворохом рассыпавшихся цветов, тогда как другая рука пыталась удержать скользнувшее с бедер покрывало. Лицо красавицы исказилось смятением.

— Пусти меня, что же ты… ой! зачем?! вот хозяин утрет морду, узнаешь пакость такая… — Следующая потоком мольба перемежалась угрозами и сиплыми, едва слышными, несмотря на страстную муку воплями. Золотинка ступила через порог, когда утробное урчание, столь знакомое тявканье указали ей на второго участника стычки… Нащупав рукой ножик, она сделала все же последние шаги и показала из-за мраморного плеча перепуганной красавицы широко открытый глаз.

На косых ступеньках завернутой налево лестницы едулоп — поросший шерстью голый балбес — терзал хлипкого в лапах чудовища человечка. Тонкие, торчком усики его беспомощно трепыхали, шляпа свалилась, поскольку едулоп, ухватив несчастного за ногу, потряхивал его вниз головой. Золотинка узнала человека, она видела его когда-то здесь же, в сенях у Рукосила, розовощекий молодчик назвал ее тогда цыпочкой… Едулоп держал Острые Усики повыше лодыжки и за плечо, и так распявши, вертел, словно подыскивая применение. Временами он несколько потягивал несчастного, как бы проверяя его в длину, от темени до пят. Острые Усики извивались, мотали ногой и не переставали лепетать, используя каждый вздох.

Огромный голый балбес на корявых ногах разной длины и толщины терзал человека с тупым упорством недоумка, которому посчастливилось поймать в горсть муху. Надрывное жужжание насекомого являло собой род очарования, от которого едулоп не мог освободиться и потому медлил, остерегался причинять жертве увечья, смутно подозревая связь между силой жужжания и сохранностью членов. Низко, без признаков шеи посаженная голова едулопа, безобразная по своим общим очертаниям: узкая макушка и широкое основание, отличалась еще и полным отсутствием ушей.

Едулоп едва ли что слышал.

Вглядываясь в трепетание быстро шлепающих губ, он низко склонялся над серым, искаженным лицом Острых Усиков.

— Служить и служить, не сметь! Хозяин слово скажет, хозяин твой, мой! господин-властитель! нельзя! — Торопливый лепет Острых Усиков нарушался воплями, и тогда едулоп несколько ослаблял хватку или встряхивал несчастного, полагая таким образом произвести в нем безостановочное мелькание губ. Что, как правило, и удавалось: Острые Усики верещали в любом положении, даже вниз головой.

— Ты едулоп, не смеешь ты, нет, только чуточку о-о-о! — чуточку баловаться, служим, как прикажет, чуточку одурел едулоп, хозяин лежит, не встать, присмотреть, едулопочка чуточка без присмотрочка а-а-а! Пусти, сволочь! — взревел человек, не в силах выносить мучений, и тут же опять залепетал, сдерживаясь изо всех сил: — Хозяин велел пошел, едулоп пошел, ну больно же, больно, больно! за книгами я иду, хозяин сердится, ну хватит же…

Вывернутые лицом вверх Острые Усики обнаружили Золотинку, они запнулись, тщетно пытаясь сообразить, что эта цыпочка делает тут рядом с едулопочкой… Заминка оказалась, однако, роковой. Едулоп устал ждать и одним движение лапы свернул голову вместе с усиками — раздался омерзительный хруст шейных позвонков. Глаза чудовищно выкатились, из разинутого рта выпал язык и лицо — жуткая образина.

Захваченная ужасом, Золотинка окаменела. Раздалось жадное сопение и чавканье, едулоп разрывал живое мясо руками.