– Может, оно и верно, – сказал Володыёвский. – Но таково было решение вождей, и не нам о том судить. Все же, думается, и вы здесь не без вины.
– Не иначе, Сапежка свалял дурака, уж я его знаю! – сказал Заглоба.
– Спорить не стану! – буркнул себе под нос Харламп.
Какое-то время они молчали, только хмуро поглядывали друг на друга, размышляя о том, что счастье, кажется, вновь начинает изменять Речи Посполитой, а ведь еще так недавно все они полны были самых радужных надежд.
Вдруг Володыёвский сказал:
– Каштелян возвращается.
И вышел на улицу.
Каштелян в самом деле возвращался. Володыёвский побежал ему навстречу и еще издали стал кричать:
– Ваша милость! Шведский король одурачил литвинов и ушел! Прибыл рыцарь с письмами от воеводы виленского.
– Самого его сюда! – крикнул Чарнецкий. – Где он?
– У меня. Сейчас я его приведу.
Но Чарнецкий был так взволнован известием, что не стал дожидаться и, соскочив с коня, сам вошел в квартиру Володыёвского.
При виде его все повскакали с мест, а он, едва кивнув им, потребовал:
– Письмо!
Харламп подал ему запечатанное послание. Каштелян подошел к окну, так как в комнате было темно, и начал читать, озабоченно хмуря брови. Время от времени глаза его загорались гневным огнем.
– Ох, сердит наш пан каштелян, – шепнул Скшетускому Заглоба, – взгляни, как у него рябины на лице покраснели; сейчас и шепелявить начнет, – он от злости всегда шепелявит.
Кончив читать, Чарнецкий сгреб бороду пятерней и довольно долго мял и крутил ее, погрузившись в раздумье; наконец он гнусаво, дребезжащим голосом произнес:
– А ну-ка, братец, подойди поближе!
– К услугам вашего превосходительства!
– Говори правду! – сказал Чарнецкий внушительно. – Ибо эта реляция составлена столь искусно, что до сути не доберешься… Правду говори, ничего не смягчай: войско разбежалось?
– Никак нет, милостивый пан каштелян, не разбежалось.
– А сколько вам понадобится времени, чтобы вновь собрать его воедино?
Тут Заглоба шепнул Скшетускому:
– Гляди-ка, хитростью хочет взять.
Однако Харламп ответил, не колеблясь:
– Коли войско не разбежалось, то его и собирать незачем. Правда, к моему отъезду недосчитывалось ополченцев человек двести, и среди павших их тоже не нашли, но это дело обычное, для войска в том беды особой нет, и пан гетман в полном боевом порядке двинул все свои силы в погоню за королем.
– Пушек, говоришь, не потеряли ни одной?
– Нет, потеряли, и не одну, а четыре, их заклепали шведы, так как не могли забрать с собой.
– Вижу, что говоришь правду. Теперь рассказывай все по порядку.
– …Incipiam, – начал Харламп. – Остались мы, значит, одни, и тут неприятель обнаружил, что регулярных войск за Вислой нет, а стоят там лишь партизанские отряды да ватаги разгульные. Мы думали, вернее сказать, пан Сапега думал, что шведы станут атаковать тот берег, и даже послали туда подкрепление, правда, небольшое, чтобы самим не остаться без прикрытия. В лагере шведском шум, суматоха, точно в улье. Под вечер они толпами повалили к Сану. Мы как раз были у воеводы на квартире. Приехал туда пан Кмициц, тот, что теперь зовется Бабиничем, кстати, славный боец, и рассказал. А пан Сапега как раз садился за стол, к нему на пир со всей округи шляхтянки съехались, даже из-под Красника и Янова… наш пан воевода питает слабость к прекрасному полу…
– И к пирам, – прервал его Чарнецкий.
– Меня при нем нет, вот и некому его призвать к воздержанности, – вмешался Заглоба.
А Чарнецкий ему на это:
– Быть может, вы с ним свидитесь раньше, чем ты, сударь, думаешь, тогда вместе будете воздерживаться. – И кивнул Харлампу: – Продолжай.
– Так вот, Бабинич, стало быть, доложил, а воевода отвечает: «Это они нарочно притворяются, будто хотят наступать! Ничего они не сделают. Скорее, – говорит, – они попробуют переправиться через Вислу, но я за ними слежу, и если что – сам выйду им навстречу. А пока, – говорит, – выпьем за наше здоровье и не будем портить себе удовольствия!» И стали мы есть и пить. А тут и музыка загремела и сам воевода открывает танцы.
– Ужо я ему задам танцы! – вставил Заглоба.
– Тише! – сердито сказал Чарнецкий.
– Меж тем с берега опять прибегают с донесением: шведы что-то сильно расшумелись. Воеводе все нипочем! Трах оруженосца по уху: «Не лезь, куда не просят!» Проплясали мы до рассвета, потом проспали до полудня. А как проснулись, видим – у шведов выросли мощные шанцы, а на шанцах стоят тяжелые пушки, картоуны, и постреливают время от времени. А уж ядра – не ядра, а целые ведра! Хлопнет такое одно – в глазах темно…
– Не балагурь, – одернул его Чарнецкий, – не с гетманом разговариваешь!
Харламп сильно смутился и продолжал так:
– В полдень выехал сам воевода, а шведы под прикрытием своих шанцев уже начали строить мост. Строили до самого вечера, и это нам показалось весьма удивительно, ну, думаем, построить они его построят, но ведь как им по нему перейти! На другой день смотрим, все строят. Тут уж и воевода начал готовить войска к бою, решив, что без баталии не обойдется…