Потребление (январь 2008)

Советская власть, как известно, с роскошью организованно боролась. Более того, она сумела ее победить. Роскошь - в старом ее значении надежной качественности - осталась только для придирчивых иностранцев и, может быть, для членов Политбюро. Впрочем, относительно последних не уверен: многие из них были людьми довольно простыми, искренне считавшими, что счастье - это когда картофанчика теплого от пуза, да с селедочкой жирненькой, да с водовкой, а буржуйские кислые вина и белые манишки - это все от зажратости. Неудивительно, что «люкс» истребился из Эсэсэсэрии совершенно. Само словцо зацепилось в гостиничном деле. «Номер люкс» - по советским меркам это номер, в котором не воняет, есть горячая и холодная вода, да чистые простыни, да полотенца, и все это в комплекте. Такое, говорят, бывало только в «Интуристе», и то не всегда и не для всех, а только для глав представительств недружественных стран (на дружественных чистые полотенца зачастую экономили).

Что касается шика. Как уже было сказано, шикарность - это не столько качество и стоимость, сколько «соответствие новейшим веяниям», а также эффектность во всех ее проявлениях. Шикарная юбка может быть сшита из затрапезной тряпки, если руки есть. Шикарная прическа делается даже тупыми ножницами и гребенкой с половиной зубьев, если мастер хороший. Шикарная песня может быть напета во дворе под три аккорда. И так далее. Конечно, шик будет еще тот, но это будет шик… Кроме того, шикарные вещицы ввозились извне - пусть в небольшом количестве. Предельным шиком в брежневские времена стали пресловутые джинсы и томик Булгакова. Кстати, очень характерно, что синонимом предельно востребованного книжного дефицита стал «Мастер и Маргарита»: сам Булгаков был именно что шикарен (впоследствии Катаев в своих злобных мемуарах вспоминал его «ботинки с прюнелевым верхом») и текст написал именно что шикарный, в одесском смысле слова. А самым шикарным литературным героем советской поры стал Остап Бендер, бесконечно и безудержно любимый всей страной.

Но - дальше про «особое». В советском быту «спец» не был ниже шика, а противостоял ему. Если в шике было нечто антисоветское, нелояльное - как в длинных прическах, как в тех же джинсах, - то «специальное» было сугубо советским. Если коротко, «спец» было то, что получали в спецраспределителях по специальной цене и со спецобслуживанием. Туда входило мясо без костей, фрукты, «масло и греча», кое-что из того, что раньше называлось «колониальными товарами»; для особо приближенных - хорошая обувь, иногда и носильное, сшитое за границей. Это был тот максимальный уровень благ, до которого советская власть допускала своих служителей. Планка маркировалась водкой «Московская особая» - что означало «очень хорошая». Кстати, она и была очень хорошая: бернская золотая медаль на международной выставке 1953 года за качество и такая же брюссельская 1988 года тому доказательство (а знаменитая «Столичная», Stoly, продаваемая на Запад «за люкс», в семидесятые уже сдала выставочные позиции).

Оппозиция шикарного (антисоветского) и специального (советского) рухнула в девяностые, вместе с советской промышленностью, культурой и образом жизни. На пепелище бродили растерянные люди и искали новые слова для новых реалий.

Что они нашли - об этом читайте дальше.

Путь вверх: элит, эксклюзив, вип

В ранние девяностые годы нормальные люди голодали и холодали, энергичные - убивали, насиловали, приватизировали. Остальные эмигрировали или мечтали об этом. Ничтожное меньшинство писало в газеты, получало гранты или имело иную высокозарплатную работу.

Подобная структура общества напрочь исключала понятие роскоши, даже для самых богатых. Роскошь, как уже было сказано, предполагает известную прочность положения. Глупо шить себе смокинг и ждать исполнения заказа месяц, если ты не уверен, что переживешь следующую неделю и сохранишь здоровье. Для демонстрации же сиюминутного положения (так называемой «крутизны») использовались атрибуты вроде «голдовых цепур» толщиной с палец, «шестисотого мерса» или пресловутых «малиновых пиджаков от Версаче», которые играли роль униформы. Никто даже особо не интересовался, «настоящий» пиджак или нет: все понимали, что это условность, способ демонстрации своих претезий на статус, «заява» - вместе с бритым затылком, с жаргоном, со словечками «типа» и «как бы».

Главным была цена: ценилось взятое задорого. Подделочников тоже хватало. Я знавал одного мелкого жульмана, который до девяносто пятого ходил весь в красном, даже в красной шапке - чтоб боялись. Иногда действовало: принимали за крутого… Кончил он плохо - насколько мне известно, человек набрал денег на «шестисотый» и не смог «обосновать» свое право на такую тачку.