Потревоженные тени

Мы переоделись с дороги, умылись и, совсем уже готовые, все еще оставались в своей комнате, не зная, идти ли нам и вообще что нам делать. Даже Анна Карловна, эта опытная, знающая все, как и в каком случае ей вести себя, и она была, видимо, в недоумении, что ей делать? Я было спросил подававшую нам умываться горничную, что такое с бабушкой, но и та ответила, что ничего-с, а Анна Карловна заметила мне по-немецки, что никогда не следует прислугу расспрашивать...

Наконец к нам пришла матушка; о чем-то у окна полушепотом она поговорила с Анной Карловной, причем мы могли заметить только, что немало и матушка удивлена и чувствует себя в неловком положении: она несколько раз поводила плечами, с удивлением поднимая их, и вздыхала. Тем не менее, однако ж, она осмотрела нас, в порядке ли мы, и повела нас с собою к бабушке.

Бабушку мы застали в спальне. Она, совсем одетая, лежала у себя, на огромной своей кровати красного дерева с высоким изголовьем, на котором были изображены амуры, стрелы и проч., и была видимо подавлена, убита каким-то горем. Глаза у нее тоже были заплаканы. Возле нее у кровати стояли Авдотьюшка и Аксиньюшка, ее любимые доверенные женщины, с унылыми, постными лицами и держали — одна мокрую повязку для головы, очевидно приготовленную для убитой горем или больной бабушки или ею только что снятую; а другая — чайную чашку с чем-то лекарственным. Шторы на окнах были спущены. В комнате пахло мятными каплями и еще другими какими-то. Тут же, у изголовья, в кресле сидела и Поленька. Мы подошли к бабушке, поцеловали у нее руку, потом поцеловались с ней в губы. Она казалась совсем слабой, и голосом говорила она слабым, то и дело вздыхая, причем во вздохе ее слышалось подавленное рыдание. Видимо, она только что начала успокаиваться.

— Вот бабушка-то ваша какая... — начала она и опять чуть было не расплакалась, — дожила до чего...

Но и Поленька и матушка поспешили сейчас же ее успокоить.

Бабушка проговорила еще несколько фраз, сделала какое-то замечание вроде того, как мы за год выросли и проч., и когда запасы ее внимания к нам и ласковых слов иссякли, матушка сказала нам, чтобы мы пошли гулять с Анной Карловной в сад пока, до обеда, и чтобы далеко не уходили.

Обедать бабушка в зал не вышла, и мы в этот день обедали только с дедушкой и с Поленькой. Матушка, желая внести все-таки сколько-нибудь более веселого настроения и отвлечь и дедушку от его дум, усиленно старалась рассказывать про то, как мы ехали, какая жара в поле и т. п. Но, при всем старании ее, из этого все-таки ничего не выходило. Дедушка сидел молчаливый, время от времени вздыхал, а Поленька хоть и улыбалась сочувственно матушке, но это она делала только для виду, а ее эти рассказы нисколько не интересовали, как и никого они не могли интересовать. Вообще настроение было самое натянутое, и обед прошел до крайности скучно.

Мы так рады были, когда наконец все встали из-за стола и, поблагодарив за обед дедушку, который отправился к себе в кабинет, по обыкновению, отдохнуть после обеда, — вышли через гостиную на большой балкон, выходивший в сад.

Но мы все-таки еще не понимали, в чем тут дело, что такое случилось, почему совершенно, по-видимому, здоровая бабушка лежит у себя в спальне на кровати с заплаканными глазами, окруженная приближенными и достойными женщинами с лекарственными пузырьками, а дедушка ходит сконфуженный, совсем потерянный и просит матушку: «образумь хоть ты ее», — очевидно, бабушку.

Я никак не мог даже догадаться, несмотря на всю мою наблюдательность и, можно сказать, опытность в понимании по намекам, по полусловам, по сметке, одним словом; дети точно так же быстро развивались и тогда, но вот только в другом направлении...

И весь этот день и вечер я никак не мог узнать настоящей, действительной причины. Спрашивать об этом Анну Карловну, с которой мы ходили после обеда гулять, было совершенно бесполезно, она все равно бы не сказала, да она и сама знала разве только, в чем дело, а самых подробностей, всей сути-то не могла еще знать: ни с матушкой, ни с нянькой она не имела еще случая один на один говорить.

Так нас и уложили в этот вечер спать в совершенном неведении всего, что тут происходило в доме.

Но на другой день мы с сестрой узнали все...