Потревоженный демон

Он услышал шаги Эмилия Ивановича и поднялся ему навстречу. Принял чашку со щекастым снегирем и снова опустился на ступеньку. Хозяин поместился рядом. Федор с удовлетворением отметил, что на ноги Эмилия Ивановича были надеты носки разного цвета. Один был синий, другой черный. Разные носки Эмилия Ивановича были как торговая марка на товаре, а также вполне простительной маленькой человеческой слабостью — своеобразной визитной карточкой и штришком к характеру. Человек в разных носках, как правило, честный, порядочный, несколько рассеянный, много думающий и читающий. Вы можете представить себе злодея в разных носках? Или коварного соблазнителя? Человек в разных носках — такой же сильный образ, как и Чужой, описанный папой Карло. Федор постарался представить себе, что могло бы стать торговой маркой для него самого, Федора, а также для капитана Астахова и Савелия Зотова. Какая-нибудь выпирающая черта характера или внешности. Он хмыкнул и пообещал себе подумать об этом на досуге. Хотя кличка капитана — Коля Буль — была вполне узнаваемой и выпирающей. А вот насчет Савелия придется поломать голову.

Он отхлебнул кофе. Кофе был хорош — настоящая арабика, о чем Федор не преминул сказать Эмилию Ивановичу. Тот довольно потупился и произнес:

— Я вас слушаю. Вы хотели со мной поговорить.

— Как вам известно, Эмилий Иванович…

— Можно Эмилий, — перебил Федора хозяин канцелярии.

— Как вам известно, Эмилий, через пару дней начинается учебный год. И мне пришла в голову мысль сделать темой первого семинара нашего земляка Тимофея Галагана, человека трагической судьбы, художника, этнографа, философа.

Эмилий Иванович был, казалось, озадачен — долгую минуту он переваривал слова Федора.

— Почему именно Тимофея Галагана? — спросил он после паузы, разглядывая остатки кофе на дне чашки с иронической вороной.

— Видите ли, Эмилий, моему другу, художнику Виталию Щанскому, посчастливилось купить два его рисунка, городские пейзажи, и я подумал…

Эмилий Иванович кашлянул и задумчиво перевел взгляд на верхушки деревьев. Федор ожидал криков восторга или хотя бы вежливого интереса, но не дождался и продолжил:

— И я подумал, что мы, к своему стыду, ничего о нем не знаем. В музее мне сказали, что философских трудов Тимофея Галагана не сохранилось, но я думаю, что можно все-таки провести исследовательскую работу, поднять старые документы, архивы. В этом суть моего вам предложения: позвольте моим студентам работать у вас в отделе по два часа, скажем, каждый день в течение месяца. У вас масса неразобранных бумаг, пусть они покопаются. Глядишь, раскопают что-нибудь из наследия Галагана. Если вы не против, я попрошу ректора обратиться с официальным письмом к директору музея. Всем польза.

— Нет, конечно, я не против, — произнес Эмилий Иванович. — Я даже рад. Мне Галаган очень нравится, я сам уже думал поискать что-нибудь из его работ…

— Прекрасно! — с воодушевлением воскликнул Федор. — По рукам. Кстати, когда премьера «Пиноккио»?

Эмилий Иванович вздохнул:

— Вы же знаете, что папа Карло арестован, его обвиняют в убийстве, и теперь существование клуба под вопросом.

— Папу Карло выпустили сегодня утром, он полностью оправдан. Я думаю, клуб может существовать дальше.

— Правда? — обрадовался Эмилий Иванович, вскакивая со ступеньки. — Спасибо! — Он с воодушевлением схватил руку Федора и потряс ее. — Сейчас позвоню ребятам!

Глава 27. Ирина

За стеклянной аркой вокзала

Я увидел сквозь дымную тьму

Эту женщину, что предсказала

Смерть возлюбленному

Своему…

М. Шехтман. Кассандра

Ирина молча собирала футболки и джинсы сына — они отправлялись к себе домой, на выселки. Начинается учеба, нужно сходить в школу на разведку, взять расписание, посетить родительское собрание. Лето позади, и жизнь входит в свою колею. Каникулы с бабушкой закончены.

Татьяна Сергеевна молча наблюдала за сборами. Глебушка гулял во дворе. Здесь у него друзья. Ирина и Татьяна Сергеевна не разговаривали вот уже несколько дней. Они не ссорились, Ирина ничего не пыталась объяснить, она просто замолчала. Татьяна Сергеевна не сразу заметила это молчание, так как продолжала говорить, но потом, когда ни на один из своих вопросов не получила ответа, заподозрила неладное и спросила: «Ты что, со мной не разговариваешь?» И еще некоторое время доказывала, насколько Ирина не права. Ирина хранила молчание. Она молча открывала шкаф и выдвигала ящики комода, выгребала вещи и игрушки сына и утрамбовывала их в большую сумку на колесах. Татьяна Сергеевна сидела на диване, смотрела. Лицо у нее было обиженное.

— Может, оставишь Глебушку? Я могла бы отвозить его в школу, забирать и делать с ним уроки. Ты со своими сменами совершенно не уделяешь внимания ребенку.

Ирина молчала.

— Ты меня слышишь? Может, хватит дурить? Я с тобой разговариваю!

Ирина никак не реагировала.