Потрясающие открытия Лёшки Скворешникова. Тайна Петровской кузни

— А наши кружковцы ушли в поход.

— Как? — привстал Мишка. — Без нас?

— Вы же не показываетесь. А где вас искать? Я уж думал, что вы больше не придете…

— Они такие, — проворчал Лешка, — захотели б, нашли.

— Все равно от их похода мало толку, — сказал Мишка.

— Не знаю, не знаю, — усмехнулся Айсинг. — Они вот пишут, что толк есть. Настоящий скифский курган нашли.

— Скифы нас больше не интересуют, — насупился Мишка.

— А может, вы и в археологии разочаровались?

— Разочаровались, — согласился Лешка. — Копаешь, копаешь, а, кроме мозолей, ничего нет.

— Как же нет? А кирпич… Тот самый.

— А что кирпич… Мы таких кирпичей можем полтонны привезти, — проворчал Мишка.

— Со дна реки? — хитро спросил Айсинг.

— С берега…

— Я, конечно, понимаю, что вы шутите, — сощурился Айсинг. — Но вообще этот кирпич представляет большой интерес.

— Уж и большой, — засомневался Лешка.

— Мне кажется, в археологии мелочей не бывает, — сердито сказал Айсинг. — И то, что сегодня мы с вами называем мелочью, завтра может обернуться крупным научным открытием. Недавно я вновь внимательно перечитал все, что мог, о пребывании Петра Первого в нашем городе. Ведь по сути дела русский флот, которым мы гордимся, родился в Воронеже. Посмотрите на эту гравюру, — и он протянул им плотный лист бумаги.

Река. Лес мачт. Суетящиеся люди. А на берегу в раскрытых дверях кузни стоит Петр в кожаном фартуке с молотом в руках и смотрит на корабли. На наковальне лежит якорь.

— А как прекрасно об этом написал Алексей Толстой! — взволнованно говорил Айсинг.

Он снял с полки книгу, отыскал нужную страницу и стал читать вслух, тепло и немного торжественно:

— «Пылали все горны. Кузнецы в прожженных фартуках в соленых от пота рубахах, рослые молотобойцы, по пояс голые, с опаленной кожей, закопченные мальчишки, раздувающие меха, — все валились с ног, отмахивали руки, почернели. Отдыхающие (сменялись несколько раз в ночь) сидели тут же: кто у раскрытых дверей жевал вяленую рыбу, кто спал на куче березовых углей…

Петр в грязной белой рубахе, в парусиновом фартуке, с мазками копоти на осунувшемся лице, сжав рот в куриную гузку, осторожно длинными клещами поворачивал в том же горне якорную лапу. Дело было ответственное и хитрое — наварка такой большой части…»

Ребята оживленно зашептались.

Айсинг строго взглянул на них и продолжал читать:

«…Торопливо перехватывая руками, рабочие потянули конец. Заскрипел блок. Сорокапудовый якорь пошел из горна. Искры взвились метелью по кузнице. Добела раскаленная якорная нога, щелкая окалиной, повисла над наковальней. Теперь надо было ее нагнуть, плотно уместить…

Петр вымахнул из горна пудовые клещи и промахнулся по наковальне, — едва не выронил из клещей раскаленную лапу. Присев от натуги… наложил…»

Когда Айсинг поднял голову, в кабинете никого не было. Тихо поскрипывали створки открытого окна.

Археолог растерянно снял пенсне, протер его и снова надел.

— Странные молодые люди, — пробормотал он. — Зачем же было уходить в окно, когда есть дверь?

И сел дочитывать пухлую старинную книгу.

Глава шестая ПО СЛЕДУ И НАЗАД

Когда Лешка и Мишка прибежали во двор Усатого, якоря уже не было и Сеньки тоже.

— Он часа два назад ушел в плавание, — спокойно сообщил Ленька.

— И якорь взял, — добавил Петька.

Но когда Мишка им сказал, что этот якорь, возможно, ковал сам Петр Первый, от их спокойствия не осталось и следа.

Правда, Лешка все еще сомневался:

— Так Айсинг же нам читал про большой якорь, а этот для корабля никак не годится. Маловат!

Мишка разволновался:

— Дурак! Если хочешь знать, Петр Первый за свою жизнь столько якорей выковал — не сосчитаешь! — И передразнил Лешку: — Для корабля… А может, наш для шлюпки!

— А что, — сразу согласился Лешка. — Все может быть.