Потрясающие приключения Кавалера & Клея

– Понятно, – сказал Смит. – Что ж, капитан, зовите пару самых крепких ребят и вынесите его, к чертовой матери, вместе со столом.

– Да он, э-э… понимаете, стол – он встроенный, ваша честь. К стене прикручен.

– Так открутите! Только уберите отсюда этого сукина идиота! У него небось точилка заминирована!

Харли поманил двух самых здоровых полицейских.

– Минутку, – сказал Смит. Сверился с часами. – Черт бы все побрал. – Он сдвинул котелок на затылок, отчего стал моложе и свирепее. – Дайте я переговорю с этим щенком. Как, вы сказали, его зовут?

– Кавалер, ваша честь, через два «а», только я не вижу пользы или смысла пускать вас…

– Я тут президент одиннадцать лет, капитан Харли, и за все это время ни разу не велел вам или вашим подчиненным и пальцем тронуть нашего съемщика. У нас не ночлежка в Бауэри. – И он зашагал к дверям «Империи комиксов». – Мне представляется, мы можем себе позволить потратить минуту, дабы урезонить мистера Кавалера через два «а», прежде чем выпрем его за дверь.

– Можно я с вами? – спросил Лав. Он оклемался после приступа веселья, хотя его носовой платок таил теперь следы некой бурой пагубы из его нутра.

– Я не могу, Джим, – сказал Смит. – Это безответственно.

– У вас жена и дети, Эл. А у меня только деньги.

Смит глянул на старого друга. Перед тем как в кабинет с вестью о бомбе ворвался Чейпин Браун, Смит и Лав обсуждали не мост через Гудзон – план, который, в связи с дальнейшим внезапным уходом Лава на покой и прочь с глаз общественности, снова обернулся пшиком, – но его решительные и часто высказываемые взгляды на войну, которую Британия проигрывала в Европе. Джеймс Лав, преданный сторонник Уилки, среди могущественных промышленников страны был одним из немногих, кто с самого начала активно выступал за вступление Америки в войну. Он был сыном и внуком миллионеров, но его – как, собственно, и президента Соединенных Штатов – всю жизнь беспокоили неуправляемые либеральные порывы, и, невзирая на их припадочность – ни на одной фабрике Лава вступать в профсоюз не требовалось, – он был антифашистом от природы. Вдобавок на его позицию, несомненно, повлияли и передаваемые от одного поколения миллионеров к другому воспоминания о колоссальном и долгоиграющем процветании, что в Гражданскую войну принесли компании «Фабрика шерстяных изделий „Онеонта“» правительственные контракты. Все это было известно или плюс-минус понятно Элу Смиту и наводило его на мысль, что риск погибнуть от руки американских наци не вовсе отвратителен человеку, который так или иначе рвется воевать уже два года. Кроме того, Лав потерял жену, знаменитую красавицу, скончавшуюся от рака в 1936-м или 37-м; с тех пор до ушей Смита долетали невнятные слухи о разврате, который, пожалуй, выдавал поведение человека, после трагедии лишившегося руля и ветрил или, во всяком случае, страха смерти. Смит, однако, не знал, что единственный ближайший и вернейший друг Джеймса Лава, Герхардт Фреге, был одним из первых, кто умер – от внутреннего кровотечения – в Дахау, вскоре после открытия лагеря в 1933-м[4]. Смит не подозревал – ему бы и в голову никогда не пришло, – что ненависть Джеймса Лава к нацистам и их американским симпатизантам в основе своей личная. Но сейчас глаза Лава горели; это Смита тревожило и трогало.

– Пять минут, – сказал Смит. – А потом пускай Харли выволакивает ублюдка за подтяжки.

Приемная «Империи комиксов» открылась холодными просторами мраморного и кожаного модерна, черной тундрой в изморози стекла и хрома. Гигантское, устрашающее и холодное великолепие – сродни дизайнеру помещения, миссис Шелдон Анапол, – хотя ни Лав, ни Смит, разумеется, таких параллелей провести не могли. Напротив входа стоял длинный полукруглый стол секретарши, облицованный черным мрамором и исчерченный стеклянными кольцами Сатурна, а за столом трое пожарных в черном, спрятав лица за тяжелыми сварочными масками, ползали, осторожно тыча туда и сюда черенками метел. На стене над столом висело изображение гибкого великана в маске и темно-синем комбинезоне – раскинув руки в экстатическом объятии, он вырывался из кишащего гнезда толстых железных цепей, что охватывали его чресла, живот и грудь. На груди у него была эмблема в виде стилизованного ключа. Над головой футовые буквы дерзко провозглашали: «ЭСКАПИСТ!» – а под ногами на карачках ползали двое пожарных – в ящиках стола и проеме между тумбами искали бомбу. Блеснув прозрачными щитками, оба подняли головы и посмотрели, как следом за Харли мимо шагают губернатор Смит и мистер Лав.

– Нашли что-нибудь? – спросил Смит.

Один пожарный, пожилой дядька в шлеме, который был ему откровенно велик, покачал головой.