Потрошитель душ

– Тогда доложите ей, что речь идет о ее покойном супруге! И его кончине! – произнес он громко, и дворецкий, побледнев, исчез. Через минуту он вернулся и велел следовать за ним.

Проведя нас по анфиладе комнат, он распахнул двери салона, три стены которого были облицованы малахитом, а четвертая представляла собой огромное, от пола до потолка, зеркало в золоченой раме. Да, деньги у кровавой вдовы явно водились. И она сама, облаченная во все черное, собранная и явно настороже, стояла возле камина.

– Что это значит? – произнесла она вместо приветствия. – Как вы смеете трепать имя моего покойного супруга!

– Что послужило причиной смерти вашего супруга? – спросил Орест Самсонович, тоже ее не приветствуя.

Чернозвонова шумно вздохнула, и в ее глазах вспыхнул страх. Она боялась – да еще как!

– От прободения давнишней язвы двенадцатиперстной кишки! – сказала она. – Таково было заключение врача, выдавшего свидетельство о смерти. Почему вас это так занимает, господин Бергамотов?

Ага, кровавая вдова даже знала, кто он такой! Что ж, мы имели дело с более чем серьезным противником.

– Того самого врача, которому вы заплатили семь тысяч рублей серебром? – тихо спросил Орест Самсонович. – И кроме того, подарили его жене пару золотых серег с аквамаринами, а сыну – отличного орловского скакуна?

Вдова вздрогнула, ее лицо исказилось, и на мгновение мне стала видна ее душа – злобная, мерзкая, жестокая. Это была душа Джека-потрошителя!

– Кто вам такое сказал? Этот пропойца? Так он все что угодно может сочинить! И вообще, он давно страдает белой горячкой!

Но голос ее дрожал.

– Предсмертная агония вашего супруга была очень похожа на симптомы отравления мышьяком, – продолжил Орест Самсонович.

– И что из того? – крикнула Чернозвонова, сверкая глазами. – Мало ли на что это похоже! А вырыть его бренные останки и подвергнуть их унизительным экспериментам вы не сможете – я об этом позабочусь!

– Это и не понадобится, Лидия Филипповна! – заверил Орест Самсонович. – Ибо в моем распоряжении находится прядь волос, отрезанная у вашего покойного мужа врачом, выдавшим свидетельство о смерти. И проведенный мной анализ подтверждает, что в теле вашего супруга находилось огромное количество мышьяка, причем мышьяка, которым его травили на протяжении нескольких месяцев, – так, чтобы это походило на смерть от вновь открывшейся язвы.

Чернозвонова дернулась, ее руки инстинктивно сжались, а я подумал, что лапы у нее мужские, большие, сильные. Такие, которыми можно заколоть человека и вырезать у него из груди сердце…

– Посему даю вам возможность сделать чистосердечное признание. В противном случае в вашем доме будет произведен обыск – можете убедиться в том, что ваш особняк окружен силами полиции. Вот-вот подъедет прокурор с ордером…

О прокуроре Орест Самсонович, конечно, присочинил, но эта весть произвела на Чернозвонову сильное впечатление. Она, нажав завитушку над каминной доской, вдруг схватила тяжеленную кочергу – и бросилась на Ореста Самсоновича.

Я успел оттащить великого сыщика в сторону, метнулся к двери – и понял, что она заблокирована при помощи тайного механизма, только что приведенного в движение кровавой вдовой. А Чернозвонова, по-прежнему молча, снова кинулась на Ореста Самсоновича. Он, видимо, чувствуя движение воздушных потоков, уклонился, и кочерга обрушилась на стену в десяти сантиметрах от его головы. А эта дьяволица опять замахнулась, явно желая размозжить Бергамотову голову.

Схватив стоявшую на каминной доске массивную малахитовую вазу, я опустил ее на голову кровавой вдовы – в тот момент, когда она в очередной раз пыталась убить Ореста Самсоновича кочергой. Лидия Филипповна повернулась, ее глаза были широко распахнуты – и, несмотря на то что удар был сильный, двинулась на меня, держа в руках окаянную кочергу.

Но вдруг покачнулась, а потом так же молча, как нападала на нас, повалилась на пол.

– Я убил ее? – произнес я, заикаясь, а Орест Самсонович склонился над ней, нащупал сонную артерию и произнес:

– Эта даму так просто не пришибешь. Жить будет!

Я подскочил к двери и, дергая за ручку, стал вопить, требуя нас выпустить. И в самом деле, дверь распахнулась, и на пороге возник все тот же дворецкий. В руках у него был массивный, тускло поблескивающий револьвер.

Заметив кровавую вдову распростертой на ковре, он смутился, вздрогнул, и я, пользуясь секундной паузой, ударил его ногой по коленной чашечке. Дворецкий взвыл, успел выстрелить, и пуля попала в зеркальную стену.

Он собрался выстрелить снова, но носок ботинка Ореста Самсоновича врезался ему в другую коленную чашечку, а каблук другого ботинка ударил по запястью. Заохав, дворецкий повалился на пол, а я подхватил выпавший у него револьвер.