Потрошители морей

Кто наяву не видел негра, тот даже и предположить не может, что бывают люди такой окраски. То есть, чёрными с головы до пят и с такими же волосами на голове. Но если кто-то подумал, что они другого устройства, то это зря. Я и за Имани-то пошёл из-за своего природного любопытства. Как-никак, но ведь человек другого естества, непривычный для глаза. А вдруг и с внутренним устройством какое отклонение от привычной природы? Тем более женщина, а у них, даже одноцветных с тобою, отклонения бывают чуть ли не через одну! Это я ещё по притону Лоры в память врезалось. А тут целиком чёрный человек, как ни отмывай! Ну, не может быть, чтобы никакого секрета с казённой части. Но ночью-то что разглядишь? К тому же и на ощупь не очень даётся. Словом, дикарь дикарём! Не знаю, как и попал в царствие небесное, но уже могу сказать, как знаток, что никакой особой разницы не почуял, хоть мы с нею были разноцветные. Только ночью просыпаться страшновато. Вроде кто-то рядом существует, а приглядишься — никого. Семь потов сойдёт, пока вспомнишь, для какой надобности рядом с голым чёрным человеком, да ещё и женской породы, прохлаждаешься.

Однако, к утру мы с Имани друг к другу притёрлись. Мне ничего, да и ей понравилось. Не всё же тарелки перебирать да возле котлов стряпать. Когда-никогда, но и с белым господином переговорить можно, тем более, что один другого не понимаем, но о желаниях догадываемся. К тому же девица затейницей оказалась. Убежит в тёмный угол и затаится заподлицо со стеной, а ты её ищи, пока носом в какую-то чёрную расщелину не уткнёшься. Имани смех, а мне, как пальцем в небо. Хорошо у меня шнобелёк не любопытной длины, а то бы проказница прищемила своими жерновами, как той же Варваре, что на базаре околачивается. Но это на вторую ночь в африканских слонов играли, гоняясь друг за другом в раскоряку. В первую-то без всяких игрищ обошлись, привыкая один к другому. А уж на третью я ей европейский презент приготовил в виде северной сосульки, но одарить даму саморощенным подарком не успел. Помешал капитан Морган.

— Дик, — сказал он на утро третьего дня моего отпуска, — в Порто-Белло постреливают. Поэтому жду тебя в своей каюте вместе с писчими принадлежностями.

Вот так и закончилась моя вольница, толком не успев начаться. И пока мои друзья по мере сил обслуживали местное население и принимали подарки от благодарных испанцев, я скрипел пером в капитанской каюте, готовя доклад губернатору Ямайки сэру Томасу Модифорду под неусыпным приглядом самого Генри Моргана. А это значило, что я сначала подробно описывал свои впечатления о взятии Порто-Белло, а затем вносил туда правки под диктовку капитана и лишь после всего этого переписывал доклад начисто. Работа была нудной и кропотливой, но по словам капитана Моргана особой государственной важности.

— Дик Блуд, — говорил, например, капитан в конце трудового дня, — монахи добровольно тащили штурмовые лестницы под стены форта Святого Филиппа, а не под дулами наших мушкетов. Не перекладывай вину испанцев на английские плечи. Это у них были пушки против наших сабель. Ты всё никак не постигнешь азы дипломатии. Англосакс всегда прав, особенно, когда не очень!

Я тот час отправлялся переписывать какую-нибудь страницу нашей битвы за Порто-Белло с коварными испанцами. И как потом заметил, с каждым исправлением наш доклад становился всё ярче и правдивее.

Вот таким плачевным образом я прозябал на «Ганимеде» в то радостное время, когда мои товарищи свободно разгуливали по городу в поисках приключений, вина и денег, ещё таящихся в карманах прижимистых граждан. К концу второй недели даже я, естественно по показаниям свидетелей, почувствовал, что золотые и серебряные реки иссякли, полностью заменившись винными, споры пиратов с горожанами затихли и даже похороны нашего брата сошли на нет. Однако, на мою просьбу об увольнении на берег капитан Морган неизменно отвечал:

— Дик, ты мне с проломанной башкой не нужен. Закончим дело, тогда хоть всей головой бейся о причал, хоть с мачты прямо в волны, а пока с корабля ни ногой!

И я, как истинный моряк, не мог ослушаться своего капитана, а по-прежнему пользовался подношениями и россказнями Честера, не забывающего своего друга в трудную минуту. Вино доставлялось чуть ли не ежедневно, а что касается других земных развлечений, то если и предлагалась какая-нибудь Бенита либо Алала, то редко, не надолго и без удобств. Но я не роптал, зная, что вершу историю.

Но вдруг всё переменилось. Как-то, в самом конце второй недели моего заточения, капитан Морган заговорил со мной чуть ли не ласково и далеко от повседневных забот:

— Блуд, — сказал он и посмотрел на меня очень внимательно, — а ты помнишь капитана галеона «Ури де Лима» Эстебана Диего?

И хоть этот испанец не был мне другом, но я его хорошо помнил, как тот денежный мешок, который позволил нам погулять на Тортуге. Поэтому без промедления ответил:

— Как не помнить? Он ещё про нелепую смерть своего товарища Хозе де Ривальдо рассказывал.